вас указаний, предложений… Просто будем вводить вас помаленьку в курс…
Назаров улыбнулся:
– Спасибо, что «помаленьку»…
Гвалт перемены мешал разговору.
– Вот что, Кирилл Алексеич, – вздохнула Ольга Денисовна, взяв его под руку и выводя на лестничную площадку. – Школа уже давно без хозяина. Строго между нами: Серафиме-то Осиповне полагалось бы уйти намного раньше: она ведь начала слепнуть два года назад!
– Вот как?
– Да, и это скрывалось… Память, чутье, опыт – это все было при ней, и все-таки… Некоторые, знаете, широко-о пользовались тем, что она в потемках!
– Ребята?
– Не только…
Тут дали звонок, Ольга Денисовна развела руками и оставила Назарова.
Вот он «у себя» – в директорском кабинете. Здесь уютно. Стол превосходный, книги, сейф, телевизор – работайте, тов. Назаров! Из кресла на него удивленно таращится кошка. Пушистая, раздобревшая, цвета кофе. Вот она здесь действительно «у себя».
– Брысь!
Уступая ему место, кошка усмехнулась вопреки всякому правдоподобию… Он сел в нагретое ею кресло и стал листать перекидной календарь.
Здесь почерком учительницы начальной школы старуха напоминала себе, что надо сделать, о чем хлопотать. Тут и Горсовет, и металлолом, и доклад где-то, и дежурство в буфете, и несколько раз слово «продленка» с восклицаниями, и сигнал, что «во 2-м „Б“ читают медленно!».
А под стеклом на столе – несколько фотографий «бабы Симы» с детьми, с выпускниками… Видно, как она старела, как по-совиному глядела сквозь очень толстые стекла в последние годы.
Календарь под рукой Назарова открылся на апрельском листке с такой записью:
Уровень уроков химии!?!
Этот сигнал уже внятен ему. Листок Назаров выдрал и положил во внутренний карман кожанки – на память.
И закурил. Даже если судить только по этому календарю – «не соскучишься»…
1. Кем быть? (обоснование твоего выбора).
2. Ты оптимист или нет? Почему?
3. Почему провалился «Гамлет» в нашем театре драмы?
Прочтя на доске такие исключительно свободные темы сочинений, десятый «Б» не удивился: это было в знакомом стиле Марины Максимовны. А она все же надеялась озадачить их, раздразнить. Что-то задиристое посверкивало в ее глазах и пружинило в походке. У нее мальчишеская стрижка, худая шея, великоват рот, косметики – ноль. Глаза говорили как-то очень явно и серьезно о «присутствии духа» в небогатом ее теле, – так что мужчин это могло даже отпугивать, но художник не прошел бы мимо.
Алеша Смородин – высокий, большелобый, сутулый – работает так, словно ему дана тема – «Образ Марины Максимовны»: посмотрит на нее, улыбнется, напишет несколько строк и опять направит на нее через очки взгляд рассеянный и сосредоточенный одновременно, взгляд Пьера Безухова… Если б ему растолстеть – вылитый Пьер.
– Какую ты выбрал? –
