и наговор. Только если уж попал человек в тюрьму да за дело, но не раскаялся; все кругом виноваты у него, подставили, воспользовались, наклеветали, а он, мол, белый да пушистый – бедовый то человек. И случись ситуация вновь, искушение какое, он опять сжульничает, украдёт или убьёт, не дай бог, потому что вину свою по-настоящему не признал. И ничего не понял, урока жизненного не получил, опыта не вынес. Обозлится на мир вокруг, а надо бы – на себя.
Лиля хмурилась, бровки в кучку, пропускала сквозь себя слова бабушкины. Хотелось возразить, очень хотелось, ну вот просто до чесотки на языке. Чего это взрослые правыми себя считают во всём? Но мысли, в отличие от бровей, в кучку не собирались, уж больно тему серьёзную затронули. А разговоры о сидельцах велись не просто так, а из-за давней бабушкиной подруги, Зои Михайловны, или Зоси, как называла её бабушка Лиза. Дружили они лет тридцать, наверное. Годом ранее овдовевшая Зосенька решила вдруг устроить своё личное счастье. Недолго раздумывала, написала объявление в местную газету.
– Ты с ума, что ли, сошла, Зоська? На старости? – прокомментировала Елизавета Васильевна поступок подружки.
– С чего вдруг старость? Я женщина ещё ого-го и помоложе некоторых буду! – парировала та. – На целых десять лет.
– Так и ума поменьше, выходит, Зося, на целых десять лет. В газету-то писать зачем?
– А где я тебе нормального мужика найду? У нас на районе все заняты, бабы наши не то, что дарить, на прокат даже не дают картошку выкопать! Подруги, вон, и то делиться не желают, – пыталась шутить Зоя Михайловна.
Бабушка качала головой. С одной стороны, Зоську понять можно, а с другой – Елизавета Васильевна находилась в полной уверенности, что на призыв «ищу порядочного мужчину, работящего, доброго, непьющего», претенденты, конечно, посыпятся как из рога изобилия, «но все – оттуда, Зося!»
– Откуда, ба? – Лиля не раз присутствовала при беседах давнишних подруг. Любила очень с ними чаёвничать, слушать воспоминания о юности, рассуждения о современных реалиях. Бабушка никогда внучку не прогоняла, разговоров не прекращала. Пусть, мол, слушает. Глядишь, на наших ошибках чему научится да на грабли поменьше наступать будет.
– Из исправительных учреждений, вот откуда. Из колоний, в основном, и посыпятся. И все, как один, ни в чём невиноватые. Ты только посмотри, кто ей уже написал, – Елизавета Васильевна разложила по столу с пяток писем.
Почерк, Лилька посмотрела, закачаться можно: каллиграфический, буковка к буковке. Убористый, с завитушками.
– Прям барокко. Иль рококо, – разрисованный ручкой конверт: розы, дивные птицы по краям, у бабушки вызывал лишь едкие замечания. – Какие таланты пропадают, подишь ты. Сколько охотников за счастьем!
– И ты никому из них не веришь, ба?
– Нет. Написал бы честно: виноват, согрешил. Вину искупил заключением, раскаиваюсь. Так ведь нет. Все, как на подбор, из выступления Хазанова. Велят жарить цыпочек одиноким интеллигенткам. Но дело же не в моей вере, а в Зосиной. Любой её выбор мы примем, но будем начеку.
