рмании, в Италии, а затем прозвучала и по-русски в радиотеатре станции «Свобода» (режиссер – Ю. Панич. Исполнители – Н. Караченцов и В. Ларионов).
И все-таки, несмотря на успешную ее судьбу, долго раздумывал я: стоит ли печатать эту пьесу сегодня? И не потому, что она мне казалась устаревшей, а как раз – наоборот.
Суперзлободневность пьесы могла показаться пересказом нынешних газетных статей и официальных диспутов.
Попытался сделать современную редакцию, но материал сопротивлялся. Поэтому оставил все, как сочинилось пять лет назад.
Поскольку понял, что за эти годы мы стали опытней и смелей, но прибавили ли мудрости – не уверен.
ВЛАДИМИР ЗУЙКОВ – 35 лет.
БУРАНОВСКИЙ СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ – профессор, 50 лет.
Время действия – 1992 год.
Музыка.
Четкий размеренный шаг почетного караула. Бой Кремлевских курантов.
Затем это все стихает, и появляются сумбурные звуки вокзала, соответствующие моменту отправления поезда. Приглушенные голоса. Хлопанье дверей вагона.
ГОЛОС ИЗ РАДИОДИНАМИКА. Внимание! До отправления скорого поезда номер один «Петербург – Москва» остается пять минут. Провожающих просим освободить вагоны!
Со скрипом распахнулась дверь купе.
ЗУЙКОВ (запыхавшимся голосом). Это какое купе?
БУРАНОВСКИЙ. Понятия не имею.
ЗУЙКОВ. Тринадцатое место здесь?
БУРАНОВСКИЙ. Очевидно. Мое – четырнадцатое…
ЗУЙКОВ. Тогда – порядок! (С шумом плюхается на полку.)
Поезд трогается, начинает набирать скорость.
Чуть не опоздал. Все из-за места. Вы не суеверный?
БУРАНОВСКИЙ. Нет.
ЗУЙКОВ. А я – отнюдь. Верю, то есть… Пока менял место, пока то-се, звонки и прозвенели…
БУРАНОВСКИЙ. Не удалось, значит?
ЗУЙКОВ. Что?
БУРАНОВСКИЙ. Поменять.
ЗУЙКОВ. Как не удалось? Именно, что удалось… Вы не поняли – я суеверный как раз насчет тринадцатого. Оно мне везучее. Я родился тринадцатого и живу в доме двадцать шесть, второй корпус, то есть если поделить дом на корпус – тринадцать и выходит… И вот когда ехать куда или лететь – всегда прошу на счастье чертову дюжину. (Зазвенел бутылками) Пива не хотите?
БУРАНОВСКИЙ. Нет, спасибо…
ЗУЙКОВ. Нет – в смысле «отнюдь» или, если под водочку, – «отнюдь не откажусь»?
БУРАНОВСКИЙ. Как вы, однако, странно употребляете это слово – на все случаи.
ЗУЙКОВ. Хорошее слово из прошлых веков. Я эти современные «кайфы» да «релаксы», что молодежь глотает, и в рот не возьму. А тут красиво и по-русски: выпить не откажетесь? Отнюдь! (Звон стаканов.) Наливать?
БУРАНОВСКИЙ (жестко). Нет.
ЗУЙКОВ. Тогда – чайку? Попросим кипяточек, а заварка у меня цейлонская, еще из доперестроечных времен…
БУРАНОВСКИЙ. Спасибо. Но мне и чая не хочется.
ЗУЙКОВ. Как же так? Посуху и разговор не потечет.
БУРАНОВСКИЙ. И славно, если не потечет. Вы только не обижайтесь, дорогой сосед, но я устал в Питере на совещании. А с утра – работа. Так что очень бы хотелось выспаться… В этом смысле вам тринадцатое место собеседника не подарило.
ЗУЙКОВ. Ничего. С умным человеком в пути и помолчать – подарок! Газетами не интересуетесь? Я вон в киоске на полтыщи набрал.
БУРАНОВСКИЙ. Не жалко денег?
ЗУЙКОВ. Все равно дешевле снотворного. Снотворное сейчас – семьсот, да еще за рецепт плати… А тут полистал – и глаза слиплись. Советую.
БУРАНОВСКИЙ. Спасибо. У меня – обратная реакция. Трясет меня от газет. И тошнит. Ельцин, Руцкой… Съезд – не съезд… Осточертело.
ЗУЙКОВ. Точно! Согласен! У самого – политика из ушей. Но я такие газетки покупаю, которые для отдыха. Например, «Скандалы». Или «Не может быть». Тут всякие факты интересные: про летающие тарелки, про оборотней… про ведьм…
БУРАНОВСКИЙ. А это уж совсем чушь! Освободили головы людей от идеологии, чтоб заполнить средневековым бредом…
ЗУЙКОВ. Но тут не все – враки. Отнюдь! (Засмеялся.) По-другому и не скажешь… Отнюдь! Вот, скажем, много пишут про «реинкарнацию»…
БУРАНОВСКИЙ. Это еще что за зверь?
ЗУЙКОВ. Неужели не слышали? Да
