уточнил Ефим. – С Белкой меня не тянет искать утех на стороне, с ней не соскучишься! И с ней семейная жизнь не напоминает мне "строгач" в Заполярье или гидравлический пресс…
– Итак, предполагаю, что Белла рядом, но ты об этом как бы не знаешь, – рассмеялась Наташа, – и говоришь о ней приятности с дальним прицелом. Я угадала?
– С дедукцией ты в ладу не хуже моего любимого господина Фандорина, – похвалил ее Коган.
– И знаешь, что? Надеюсь, что ты обознался, и это не муж твоей первой жены. Иначе тут будет полночная жара, как в кино…
– Я тоже на это надеюсь. Но чует моя чуйка… – вздохнул Коган.
***
"Нива", в которую едва поместились чемоданы скандальной парочки, развернулся и вырулил со стоянки перед отелем. Наташа перевела дыхание. Хорошо, что в "Мангуп-кале" не оказалось мест. Эти двое были бы не самыми приятными соседями. И еще, если Ефим не обознался, и грубиян, спутник длинноногой красотки, действительно муж бледнолицей Антонины – тут началось бы настоящее светопреставление. Ефим рассказывал о тяжелом характере первой жены и ее стремлении подчинить себе всех вокруг. "Только со мной она потерпела неудачу, – сказал он, – мне повезло, до встречи с ней я успел два года в Чечне отвоевать, на первой войне, это хорошая закалка. Но Тонька никак не хотела с этим примириться, ей же хотелось, чтобы и я под ее дудку плясал, а мне зазорно было: ядрен-батон, я в "черных беретах" служил, у меня награды за боевую доблесть, я полевых командиров в ущельях и на перевалах не боялся, а тут перед бабой на карачки встану и буду хвостиком вилять?! Пусть на других эксперименты ставит, кто ей это позволяет, а меня нефиг ломать и в бублик гнуть! Только ради детей 17 лет терпел, даже не сорвался ни разу под таким натиском, хоть и трудно было. А потом попалось мне твое дело в 2014м, так мне дома вообще жизни не стало; уж на что в 1995м на N перевале жарко было, а Тонька даже того полевого командира, который задал нам жару среди зимы, переплюнула. Ключевые тезисы ее негодующих монологов были такие: как же так, у всех истинных патриотов в тренде тебя ненавидеть, матом крыть и высшую меру требовать, а я защищать взялся, да еще бесплатно; как ей теперь подругам в глаза смотреть, если спросят: твой, мол, что, вообще с кукухой поссорился? Я и думаю: ну твою мать, все, хватит, это предел. Если она уже и в мою работу полезла – это уже, извини, картина Репина "Приплыли". Раз пойду на попятный, так она и дальше будет мне диктовать, кого защищать, кому отказать. Мальчишки уже выросли, поймут. А я не могу больше. Еще немного, и предохранители повылетают. Нельзя человека, который воевал, регулярно до белого каления доводить. Я еще ничего, долго держался, а некоторые парни с такой "пулей в голове" из "горячих точек" возвращались, что могли "сорваться в войну" по любому поводу. Но Тонька и меня уже почти до взрыва довела. Она это может. Того, кто ей пытается сопротивляться, она будет ломать долго и методично. Упорства у нее на десятерых, ничего на полпути не бросает, привыкла любое дело до конца доводить. Все, думаю, развод… Нам же всем лучше будет. А тут еще Белку встретил…"
Едва
