мира я не имею никакого наставления от государя; при отправлении меня к армии слово «мир» ни разу не было упомянуто, – продолжал Кутузов.
– В таком случае, – встрепенулся парламентер, – прошу вашу светлость выдать мне пропуск, чтобы я мог отправиться в Петербург и вручить императору Александру собственноручное послание императора Наполеона, а в ожидании ответа заключить перемирие.
Фельдмаршал вновь сделал паузу, глядя на него испытующе. Потом сказал, что и перемирие заключать он не уполномочен, однако государь, разумеется, получит его донесение о желании императора Наполеона. Лористон достал запечатанное письмо, адресованное царю. Раз ему самому невозможно выехать в столицу, он желал бы, чтобы это письмо доставили как можно скорее. Назначьте курьера, он получит пропуск через французские линии.
– Благодарю вас, генерал, русские достаточно хорошо знают свою страну, чтобы найти дорогу в Петербург. – Кутузов подошел к окну, по которому длинными струйками стекал дождь. – Экая гнусная погода! Жалко курьера гонять.
Раз князь Кутузов настолько человеколюбив, он согласится на размен пленных? Фельдмаршал ответил, что и на этот счет указаний не имеет. Тогда Лористон заговорил о «неправильности» войны в России: жители нападают на французских солдат, когда те ходят поодиночке или по двое, поджигают свои собственные дома и собранный с полей хлеб – что это за варварство? Необходимо унять такие неслыханные поступки!
– Варварство, – вздохнул Кутузов. – А что я могу сделать? Желают прославиться: вот, мол, я каков, ничего для Отечества не пожалею! У самого два дома в Москве, да имений несколько в разных губерниях, одно сожжет – и не заметит, а иные остаются наги, как черви, и с голоду мрут… – Он словно опомнился и заговорил совсем другим тоном: – Что же касается вверенной мне армии, то я надеюсь, генерал, вы признаете, что мы воюем по правилам, как подобает храброй и честной нации.
С этим Лористон согласился совершенно.
Кутузов вышел проводить его на крыльцо. Генерал-адъютанту подали карету, запряженную четверкой белых лошадей; здесь же дожидался эскорт, который должен был проводить его до французских аванпостов. Посмотрев ему вслед, фельдмаршал обратился к терпеливо дожидавшимся офицерам.
– Что ж, господа, Буонапарте мира запросил. Только я сказал его послу, что государь и сам о том слышать не желает, и мне говорить запретил. Вам всем известно, что, пока хоть один вражеский солдат остается на Русской земле, его императорское величество и переговоров о мире начинать не велел. – Офицеры зашумели, выражая свое согласие. – Жаловался еще генерал на то, что мужички наши их фуражиров встречают дубинами да вилами, – мол, варварство это. На что я ему отвечал, что ежели бы я и желал переменить образ мыслей в народе, то не преуспел бы, поскольку они войну сию почитают как бы за нашествие татар. Народ ожесточен тем, что он видел, его не остановить. На нашей земле двести лет не было войны, народ готов жертвовать собою ради Отечества и не делает различий между тем, что принято и что не принято в войнах
