посмотрела на рукописи, на почерневшие пластыри, на мутное окно – и длинно вздохнула. Она очень устала сегодня.
Аня проверила время на телефоне, положила его на стол, сняла со спинки кресла куртку, попутно щелкнув выключателем, и завозилась в темноте, одеваясь. Это оказалось непросто; досадливо бормотнув, она нашарила телефон и включила фонарик. Свет, пометавшись, выхватил кусок потолка, который с жужжанием пополз к двери. Аня замерла в ужасе, пока луч, кувыркнувшись по стене, не стукнулся об пол.
Лишь тут она сообразила, что ей звонят. Аня, задышав, присела, схватила старательно вибрирующий телефон, погасила фонарь и ответила на вызов по громкой связи – совсем громким шепотом:
– Соф, чего трезвонишь средь ночи? Испугала!
– Тебя устроили бояться по ночам на полставки? – деловито поинтересовалась Софья.
Аня еще раз проверила часы, мотнула головой и смущенно объяснила:
– Тут темно просто.
– А ты голая, понятно. И занята очень, поэтому на сообщения не отвечаешь.
– Тут просто дел навалилось сразу – собрание, архив, и я… В смысле голая? Да ну тебя нафиг!
– А тебя на что, прости? Теперь понятно, почему маме про работу не говоришь.
Аня, хихикнув, присела в кресло и, естественно, зацепила краем куртки стопку бумаг на краю стола. Папки посыпались на пол. Аня ойкнула. Софья спросила:
– Это был возглас наслаждения или ужаса? Ань. Ань!
Аня, присев, попыталась собрать всё на ощупь, не преуспела, встала и включила свет, пояснив с досадой:
– Да тут пирамиды рушатся, прости. Из бумаги.
– Понятно. Из ценной, надеюсь. Ждать тебя сегодня?
– Ага, уже выхожу. Ставь чайник.
– Слушаюсь, моя госпожа. Может, встретить тебя? Голос у тебя чего-то крипи-крипи.
– Не сочиняй, – отрезала Аня. – И пару печенек мне оставь хотя бы. Всё, давай, я выдвигаюсь.
– О, спасибо, что напомнила, бегу доедать. Пока-пока.
Аня отложила телефон, некоторое время разглядывала разметавшиеся по полу бумаги, вздохнула, быстро собрала их в кипу подальше от края стола и потянулась выключить свет. Рука застыла в воздухе и легла на верхнюю папку-скоросшиватель, серого картона, заманчиво древнюю, пухлую и строгую по сравнению со скучными пластиковыми или растрепанными стопами на скрепках.
Аня открыла ее, быстро пробежала первые строки, подняла бровь, перелистнула несколько пожелтевших страниц, хмыкнула, закрыла папку и аккуратно положила ее на пол рядом с креслом. Сдержать легкое кряхтение при этом не получилось: физические упражнения еще в школе давались Ане с трудом.
Она взяла вторую рукопись, пробежала начало, перебросила несколько листов, хмыкнула громче и уже не так бережно водрузила поверх первой забракованной папки. Взяла третью, вчиталась, застонала и разжала пальцы. Папка шлепнулась поверх первых двух и криво сползла на пол.
