он тогда согласился с ним. Он понял, что Пожарскому сейчас нужна была духовная опора.
Хованский, уловив его настроение, чтобы отвлечь его от меланхоличных дум, занять чем-нибудь, попросил его:
– Кузьма, проведай, как там у обозников! А я в полк к пушкарям!
– Хорошо, – отозвался Кузьма, благодарный ему за поддержку сейчас, когда рядом не стало Пожарского.
Они разъехались.
По узкой лесной дороге огромное войско двигалось медленно. Шли верховые сотни детей боярских, тащили конной тягой пушки, везли корма в обозе, а далее шли пешие стрелки. В самом же конце колонны, замыкая её с тыла, гарцевали казаки. И всё это скопище людей растянулось на много вёрст. И так оно двигалось, двигалось и только в Ростове, третьим лагерем, остановилось. Там был дан войску отдых на несколько дней.
Здесь их догнал Пожарский. Он справился о войсковых делах, походил по лагерю, посмотрел, как устроились полки. Затем он с чего-то предложил Кузьме:
– Поедем к Иринарху!
Выглядел он вроде бы как обычно. Но под его сдержанностью угадывалось необычное волнение.
Кузьма понял по его виду, что то, что он предлагает, надо. И они поехали туда, в Устьинский Борисо-Глебский монастырь.
Минуло два года как туда приезжал Ян Сапега.
Всё тот же монастырь, всё та же речка, окрестности. За сотни лет здесь мало что меняется. За два года жизнь в этом глухом краю не просыпалась даже.
Князь Дмитрий и Кузьма остановились перед воротами обители и спешились. Спешились и конники из их охраны.
Пожарский и Минин прошли внутрь обители. Там их встретил всё тот же игумен, что встречал здесь два года назад Сапегу. За два года он, в отличие от монастыря и жизни всей в округе, изменился очень сильно: он похудел, осунулся. Тоска в постах заела, не по нему они. Жизнь из его тела уходила. Он рад гостям уже не был. И их он только проводил до кельи Иринарха.
Князь Дмитрий и Кузьма переступили порог кельи, вступили в ужину[16], где старец истину свою искал.
В цепях их встретил Иринарх, как всех встречал гостей, зевак и просто посетителей. Поднялся он навстречу им… Железо в келье, приветствуя гостей, вдруг непонятно как-то зазвенело…
– Доброго здравия, отче! – поздоровались они со старцем.
– И вам, сыны мои! – в ответ услышали они под звяк цепей.
Иринарх, в отличие от игумена, всё тем же был, стоял, смотрел на них, и строго, чего-то ждал.
– Спасибо, отче, за просвиру, что ты прислал мне, – начал князь Дмитрий. – Сейчас идём мы на Москву. На дело «всей земли» поднялись… И мы пришли к тебе, отче, за благословением…
Он остановился, не слыша звяка цепей, как будто те, внимая ему, на время замолчали.
– На праведное дело ты, князь, поднялся, – заполняя эту пустоту, заговорил глухим и сильным слогом старец. – Народ позвал тебя к нему. Поэтому будь стоек…
И снова
Ужина, от «узы» – всё, что привязывает или связывает нравственно, что привлекает и держит или ограничивает, стесняет.
