овой (коротко ЛВ); и как обычно усмешка в глазах – так должно быть и всегда будет.
Потайное зеркало в прихожей, скрытое от посторонних глаз цветастым тонким ковром, и в это утро отразило привлекательную женщину тридцати пяти лет, уверенную в себе и знающую себе цену. Людмила Владимировна действительно выглядела безупречно, даже и на взгляд придирчивого знатока. Была она не из природных красавиц, а из тех умелиц, которые, при помощи своей настойчивости в достижении поставленных целей, сумели из сереньких мышек превратиться в обольстительниц или просто женщин, умеющих себя подать и обращающих на себя внимание.
Внимание было как награда, что время и усилия потрачены не напрасно; и иногда Людмила ловила себя на мысли, – ей все равно что видеть: восхищенные взгляды безусых юнцов, призывные – ровесников мужнин, одобрительные – стариков или всю линейку зависти у лиц одного с ней пола. Приходилось также сталкиваться с восхищением девочек-подростков и любовью родных и близких, но на этом ЛВ внимание долго не задерживала; по опыту знала – это размягчает, расслабляет и делает уязвимой, и в этом жестоком мире ты становишься легкой добычей, а Людмила Владимировна ничьей добычей быть не желала. Правды ради она сама хищницей не была и к этому не стремилась, но и отдавать себя на растерзание другим тоже не хотела.
Как всегда, перед уходом, подумалось, – как пройдет день – под девизом безупречности или безукоризненности? И как всегда, улыбнулась, вспомнила «близнецов-братьев» – двух своих замов – крепыша-маломерка Петра Павловича и субтильную каланчу Павла Петровича – своих «упрека» и «укора», так она их про себя именовала, потому как Петр Павлович вместо «доброе утро» всегда говорил, – «Вы сегодня безупречны», а Павел Петрович, вместо «здравствуйте» – «Вы сегодня безукоризненны».
ЛВ для себя не могла решить, что ей больше импонирует – быть безупречной или безукоризненной; когда же на работе встал вопрос о первом заместителе, один вечер посвятила раздумью над этими двумя словами-людьми и загадала – какое слово перевесит «укор» или «упрек» – того первым и назначит.
Погружение в смысловую составляющую данных слов успеха не принесло; поэтому замы остались просто замами, а роль и обязанности «Первого» переходили, как эстафетная палочка, от одного к другому по мере необходимости. Первое время два «ПП» соревновались и все норовили выслужиться, обращая внимание на свои достоинства и тонко, очень тонко, намекая на недостатки «соперника»; но так как это руководством не поощрялось скоро оба привыкли к ситуации и стали просто работать, а вместо соперничества сдружились, решив, что совместные усилия плодотворнее – и потекла жизнь мирная и более изобильная, чем раньше. Оба даже одновременно женились на близняшках из бухгалтерии – один на Машеньке, другой на Ниночке; и у обоих по двойне родилось; и оба не сговариваясь попросили шефа быть крестной матерью. Подумав, что четыре крестника за раз – явный перебор, ЛВ с радостью согласилась, потому как это окончательно и бесповоротно решало вопрос обхаживаний и ухаживаний, которые продолжались долгих два года и были Людмиле Владимировне тягостны.
К замужеству ЛВ не стремилась – жила жизнью одинокой волчицы, самостоятельно решающей все вопросы. Никого у нее на белом свете не было, кроме двух школьных подруг, мамы Тани, да детища производства, которое пожирало почти всё время и все силы.
С подругами виделась редко. Девчонки остались в глубинке, обзавелись семьями. А русская женщина, имея троих детей, мужа, хозяйство, да еще и работу на подъем трудна; оторвать ее от дома становиться практически невозможно, разве что райские кущи посулить. Этими «райскими кущами» Людмила своих подруг и соблазнила и год назад провела чудесное лето в своей резиденции на море. «Замы», посопев немного от неудовольствия, впервые за десять лет, согласились перенести отпуска на май и сентябрь.
Хорошее получилось лето, почти беззаботное: правда орава ребятни и у взрослых вахтенный метод присутствия; но помог Леха, Валин родственник, находившийся в отпуске по случаю ранения. У Людмилы Владимировны в то лето Люсьенкамодница (школьное прозвище) стала выходить на первый план и вытеснять ее нынешнюю. Но лето закончилось. Дача опустела. Леха как‐то виновато улыбнулся на прощание и укатил к своей невесте Наденьке. У Люсьенки защемило что‐то в области сердца. Только Людмила Владимировна кружить голову парню, пусть и понюхавшему пороха, но на десять лет моложе, да еще и с невестой, категорически себе запретила, хотя между ними на вечерних прогулках «искрить» начинало. И только один раз позволила себе немного лишнего, может быть и запретного – уговорил ее Леха сходить на танцы. На танцах от Людмилы Владимировны не осталось и следа – была только счастливая второкурсника Люсьенка, у которой постоянно от счастья кружилась голова и она не понимала, где и в чьих объятиях находится – две картинки накладывались друг на друга и никак не хотели разъединяться: открытая площадка у теплого моря, рядом красавец-блондин, и то далекое, почти забытое (так ЛВ казалось): морозный вечер в Москве, день рождение однокурсника и заикающийся Алексей Вишневский, во время танца, отдавивший ей все ноги.
Но
