слишком жесткий. «Прямо Принцесса на горошине», – насмешливо и в то же время восхищенно протянул он. Какая жестокая ирония, что всего через несколько лет судьба швырнула меня на твердый, как камень, матрас, разложенный на полу в гостиной. И Принцессой Пол меня называть давно перестал.
«Я не должна больше ему звонить, – думала я, сжимая во влажной ладони горячий аппарат. – Это в последний раз, клянусь».
«Слушай, Миранда, я сейчас немного занят. Давай я тебе перезвоню?»
«Нет!» – в отчаянии взмолилась я.
«Созвонимся попозже, хорошо?»
Конечно, он не перезвонил. Наверное, новая девушка позвала его помочь ей с ужином. И после они толкались возле мраморной столешницы в нашей кухне – готовили, резали, помешивали. Спагетти с соусом маринара из помидоров, которые они в прошлом году вместе вырастили в саду. Возились бок о бок на запущенном мной заднем дворе, легко нагибались к внезапно сделавшейся плодородной земле, рыхлили ее и улыбались друг другу.
«Кто звонил?» – должно быть, спросила она, поудобнее устраиваясь на кухонном стуле и поджимая под себя ногу.
«А, всего лишь Миранда», – ответил он.
«Золотая рыбка, она должна перестать тебе звонить». В моих жутких фантазиях она тоже называет его золотой рыбкой.
«Да, конечно. Но как мне ей об этом сказать? Понимаешь, у нее ведь больше никого нет. Мать умерла, когда она училась в колледже. А отец – еще раньше, когда она была совсем маленькой. В каком-то смысле я был ей и отцом, и братом».
Когда я представляю себе, как Пол это произносит, мне становится немного легче. Насчет того, что он – моя единственная семья, Пол прав, но роль свою в ней определяет неверно. Не был он мне ни отцом, ни братом, он был мне матерью – матерью, которая не страдает алкоголизмом и не стремится жить жизнью своей дочери.
«К тому же, – наверняка напомнил он своей подружке, – она нездорова».
«И сама в этом виновата, – проницательно заметила та. – И потом, это ведь больше не твоя проблема. Она сама тебя бросила, помнишь?»
После они, наверное, занялись сексом, причем она была сверху. Ему, должно быть, очень нравится, что она способна с ним трахаться, не морщась от боли. Не боится защемить какой-нибудь нерв или сустав. О нет, она отзывчива, полна сил и порой не прочь поэкспериментировать. А еще, разумеется, она может зачать ребенка. Плодородна, как вспаханная земля в их пышно цветущем саду. О боже. Ведь они, возможно, уже пытаются…
Остаток вечера я рыдала. Даже и не подумала о том, чтобы выставить оценки за идиотское эссе. Или подготовиться к сегодняшним занятиям. Или доделать план репетиции, представлявший собой чистый лист бумаги с надписанным вверху красной ручкой названием «Все хорошо???». Вместо этого я посмотрела какой-то жуткий фильм по телевизору, под конец которого мне захотелось свести счеты с жизнью. Заказала ужин из греческого ресторана и съела его, стоя на одной ноге. Писала я тоже стоя, потому что боялась, что если сяду, встать уже не смогу. И, словно
