смеется. Думает, я шучу.
– Вообще-то, Миранда, я рад, что вы зашли.
О боже, мое имя у Хьюго на устах. Я закрываю глаза.
– Правда?
«Да не в буквальном же смысле, идиотка! Это обычная профессиональная вежливость, алло!»
– Ага, хотел вам показать… впрочем… – смеется он. – Вы, кажется, уже его нашли. Я про макет. – Он кивает на накрытый тканью ящик.
– Да. Правда, я еще его не видела. Но мне не терпится посмотреть.
Юная и прекрасная Я качает головой со страницы театральной программки. Безнадежна. Она безнадежна.
– Это пока так, предварительный набросок. Я только сегодня его сделал. И хотел узнать ваше мнение, прежде чем продолжить над ним работать.
– Вы хотели узнать мое мнение? – Я так тронута, что это просто нелепо.
– Конечно. Я ведь помню, у вас был свой особый взгляд на «Все хорошо».
И я вспоминаю, как прошлым летом мы с Хьюго сидели в закусочной и обсуждали мое видение пьесы и декораций к спектаклю. Признаюсь честно, перед встречей я выпила, несмотря на то, что в тот день проглотила уже уйму таблеток. И все равно мне даже сидеть было больно. Но я все же села, разумеется, села и взяла в руки чашку с чаем, который не собиралась пить. Села, неспособная переварить тот факт, что напротив меня он, Хьюго. Что мы с ним вместе в закусочной, как будто на свидании. В тот день он надел футболку с Cornered by Zombies. Было два часа дня. За соседним столиком какая-то сумасшедшая в фуражке с козырьком что-то негромко бормотала себе под нос. Я пыталась поддерживать светскую беседу – «Как вы провели лето?» и все такое – но получалось просто ужасно. И все же Хьюго вежливо мне подыгрывал, рассказывал, что делал кресла в адирондакском стиле и ходил на концерты металлистов. И в театр тоже заглядывал, не подумайте, быстро добавил он, словно разговаривал со строгой начальницей. Еще пару раз отправлялся в походы, ну и вообще проводил много времени на свежем воздухе. Это ведь так здорово, побросать вещи в рюкзак и свалить из города. Полазить по горам и все такое, правда?
«Ага», – отозвалась я, словно и в самом деле представляла, каково это. И тут же вообразила, как мы с Хьюго вместе сбегаем в поход по горам. Или сидим у него в саду (у него ведь наверняка есть сад?) на им же самим сколоченных креслах. Представила, как я стою позади него на хеви-метал концерте, и от грохота у меня вибрируют кости. Полный восторг.
«А вы как? – спросил он. – Чем занимались летом?»
Я вспомнила, как лежала на полу в собственной гостиной и подвывала в темноте. Как смотрела по телику реалити-шоу, а в интернете – ролики про козу-инвалидку. И ответила: «Да так, всем понемножку».
Помнится, я не могла заставить себя взглянуть ему в глаза. И говорила в итоге, глядя в стол. Это столу я рассказывала, как представляю себе сценическое пространство спектакля, свет и костюмы. Что вижу Елену женщиной, испытывающей глубокую душевную боль, которую никто во вселенной пьесы не способен понять. Кроме зрителей, конечно. И все это оттого, что Бертрам ее не любит, даже не замечает, потому что он слеп.
«Конечно», –
