России. Но моему родному городу исторически посчастливилось такие отношения иметь. И мы об этом кратко рассказывали в своей книжечке «Правители России и город Мышкин» (Мышкин, 2009).
О разных временах истории она сообщала, к разным эпизодам родного прошлого обращалась. Не обошла она своим скромным вниманием и век Александра Третьего. Но время на месте не стоит, наше краеведение не прекращает своих родиноведческих исканий и размышлений о судьбах великой страны России и нашего маленького края. А стало быть, оно как обретает новые примечательные сведения, так и приходит к новым выводам и осознаниям. И они свежей и глубже прежних.
И они оказываются способными будить увлечённые воспоминания о былых временах и гражданское стремление внимательней вглядеться в их течение и лучше его понять. Вот это и привело нас к работе над новой книгой, которая, начинаясь со страниц краеведческих, желает прийти к российским историческим оценкам.
Мы – русские, и где бы мы не жили, и какими бы делами не занимались, нам свойственно обращаться к мыслям о том, кто мы, для чего мы приходим в мир, завещанный нам предками. И, конечно, о тех, кого историческая судьба вознесла к правлению бескрайне великим и безмерно особым государством – Россией.
Уважаемый читатель! Давайте вместе обратимся к памяти одного из таких людей, к образу Александра Третьего.
Авторское вступление
Время правления и личность Александра Третьего до сих пор вызывают противоречивые оценки
…С портретным обликом императора Александра III (Третьего) я впервые познакомился в своём раннем детстве. Оно пришлось на Великую Отечественную войну (мне удалось родиться всего за день до её начала). И вся тогдашняя наша жизнь впала в великую скудность, и эта скудность властвовала над всем, а в том числе и над бытием нашего детского деревенского сообщества. И, конечно, над мирком наших игр и игрушек. Тогдашние игры были в немалой мере «военными», а тогдашние игрушки – это великая беднота и великая убогость…
Деревенские девчушки играли самодельными тряпичными куклами, а у мальчишек весь игрушечный «арсенал» из разных деревянных самоделок. Часто это были сообразительно примысленные для игрушечного пользования какие-то обрубочки или даже обломочки. А ежели кто-то имел несусветную отцом наспех сгороженную каталку на колёсах-кругляшах, то ему все искренне завидовали.
Очень у всех нас ценились осколочки старинной фарфоровой посуды, попадавшиеся при вскапывании огородов, а самым драгоценным сокровищем были либо «царские» монеты, либо «царские» же бумажные деньги. Они всегда знались как великая редкость. Некоторые взрослые люди, а чаще всего старенькие бабушки, их имели и бережно сохраняли в своих сундучках наравне с другими особо ценными для них вещами. А нам лишь иногда показывали, да в качестве великого поощрения давали поиграть.
Такой счастливец, получивший в своё недолгое владение царскую «деньгу», с гордым переживанием показывал её всем нам, и мы все с восхищённым волнением разглядывали эту роскошную диковину, явившуюся средь нас неким посланцем какого-то несравнимого с нашим, едва ли не сказочного мира. В ней всё дышало и светилось красотой и богатством, всё было лучезарно и сиятельно, и не шло ни в какое сравнение с нашим бедным, убогим бытом.
Царские деньги были для нас даже и не деньгами, а бессомненными произведениями какой-то невероятно далёкой и столь же невероятно красивой культуры. Картина – вот самое для нас подходящее определение, которое сколько-то приближалось к этим чудесным «полотнам» красоты и эффектности. Да они и были именно полотнами и по богатству изображений, и по их дивной эффектности, и даже по размеру – ведь сотенные и пятисотенные с красавцем Петром Первым и Екатериной Великой были некими громадными «простынями», заставляющими нас или восторженно загалдеть или восхищённо умолкнуть.
И мы замечали, что эти драгоценности вызывают не только наш восторг, а и молчаливое, но несомненное уважение взрослых мужиков и баб. И я полагаю, что причиной тому была, конечно, не столько их прежняя (давно утраченная!) материальная ценность, сколько вот эта сказочно чарующая парадно-торжественная краса. Ведь в нашем быту было так мало вещей, впечатляющих красотой… И такая ассигнация в простой деревенской среде, к нашим дням страсть как обедневшей, оказалась подлинным предметом высокого искусства, о котором говорила каждая её мелочь.
Там всё впечатляло, всё было красивым и торжественно убедительным: все колонны, мантии, троны, венки, гирлянды, ленты… А в первую и главную очередь – портреты царей. О-о, какие это были люди! И рыцарственно грозно красивый Пётр, и богоподобно прелестная Екатерина, и элегантно благородный Николай Первый, и богатырски могучий Александр Третий. Александр средь всех царей был для нас явлением особым, он настолько выделялся из их блистательного ряда, что сразу привлёк нас своей как бы русской деревенскостью. Широкоплечий,
