сущности: это ее роль и ее определение. Наука имеет перед собой все поле возможностей. Если в мире есть место для случайного, то потому лишь, что не все следствия из принципов науки были осуществлены. Это случайное не мешает тому, чтобы весь мир был доступен нашей науке. Оно, может быть, мешает тому, чтобы мы a priori приняли, что все следствия из принципов осуществлены (а для Спинозы и это является спорным). Но оно предполагает фатально, что все реально и все реальное выводятся из сущностей, ясным и отчетливым уразумением которых является наука.
Если же мы покинем поле философии для науки, то мы увидим, что вопрос о различии между сущностью и существованием даже не ставится более. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть научную часть произведений Декарта, размышления Эйлера или Гюйгенса, а затем работы всех механиков и физиков XVIII века и первой половины XIX века, в особенности работы Лагранжа, Лапласа, Пуассона и пр.
Механик или физик – будет ли он сторонником непрерывного заполнения пространства или же сторонником атомистического учения с его допущением пустоты, примет ли он гипотезу вихрей в первоначально однородной жидкости или же столкновения мелких масс в пустом пространстве – всегда думает, что с помощью своей гипотезы он поднимается до принципов, которые являются необходимыми и достаточными условиями физической вселенной. Границы физики – это границы природы.
Нетрудно увидеть интимную связь этого догматического решения вопроса о ценности физической науки с догматизмом метафизических теорий познания вообще.
На чем основывается эта концепция об адекватности между наукой и реальностью, как не на концепции об адекватной идее и об интеллектуальной интуиции?
3. Ученые не догадываются об этом: все они считают себя добросовестными наблюдателями и экспериментаторами. Традиционный механист первой половины XIX века, возможные последователи его в настоящее время, все они энергично запротестовали бы, если бы на них стали смотреть, как на метафизиков, если бы им стали говорить об интуитивном интеллекте. Все они считают себя верными истолкователями опыта, и только этим и считают себя. И, однако… нужна была вся работа критики XVIII века, нужна была работа Канта и Конта, чтобы показать, что эмпиризм неизбежно ведет к релятивизму.
Когда физики-механисты формулировали свои гипотезы, то они говорили об опыте, они воображали, что никогда не выходят из рамок его. Разве они не занимались тем только, что восходили от следствия к принципам, что анализировали опытно данную реальность? И когда, таким образом, они приходили к вихрям или атомам, к принципам Галилея или Ньютона, к центральным силам, то что могло заставить их думать, что они выходят из границ опыта? Придя к этим основоначалам, они думали, что держат в руках нити, через посредство которых зарождаются, движутся и исчезают явления. Они исходили из эмпирической интуиции; им казалось поэтому, что они не выходили из ее области. И им казалось, что их уверенность,
