перейти из одного места в другое быстрее, чем то сделает другая реальность? Какими способами сознание измеряет эти различия протяженных величин, и какими числами оно их выражает, это другой вопрос. Но выводить отсюда, что внесознательное не может быть более или менее другого внесознательного, – это чистый, ни на чем не основанный догматизм.
Не меньшее, если не большее, заблуждение представляет, по мнению Беркли, совершенно отвлеченное понимание материи как субстанции, относительно которой протяжение есть модус или атрибут. Беркли не считает даже нужным трудиться рассуждать по поводу этой субстанции, так как предположение существования чего-либо вне духа уже опровергнуто, по его мнению, предыдущими рассуждениями.
За сим, если бы даже существование материи всего духа и было возможно, то мы, по мнению Беркли, не могли бы иметь знания о ней.
Это знание, конечно, не может быть приобретено чрез восприятие, так как доказано, что восприятие знакомит нас лишь с идеями. Нельзя этого знания приобрести и через мышление, так как сами защитники материи не пытаются утверждать, будто существует необходимая связь между нею и нашими идеями (§ 18). Беркли не развивает этого своего положения далее, рассчитывая, без сомнения, на доверие читателя. Но если предположить, что читатель знаком с другими философскими учениями, то такой читатель легко обнаружит ошибочность высказанного Беркли мнения. Действительно, картезианцы отрицали причинную связь и признавали лишь параллелизм между духом и материею. Но уже тот мыслитель, который должен считаться непосредственным предшественником Беркли, именно, Локк, признает причинную связь между материей и нашими идеями, а стало быть, и возможность познания материи.
Нет надобности следить за дальнейшими рассуждениями Беркли, так как они представляют собою лишь развитие приведенных выше его положений и направлены к доказательству уже не ложности, а бесполезности признания бытия материи вне духа. Приведенных ссылок, кажется, достаточно для удостоверения в том, насколько возражения Беркли против реализма шатки и неубедительны. Можно удивляться только тому, что такие мыслители, как Юм и Кант, продолжали повторять вслед за Беркли, что вне-сознательной реальности мы не можем постигнуть ни восприятием, ни мыслью. Это тем более удивительно, что Беркли сохраняет, по крайней мере, убеждение в действительном бытии того субъекта, который воспринимает идеи, между тем как Юм старается уничтожить это убеждение, вследствие чего получается такая странность, что воспринимаемое существует для меня, а я вовсе не существую.
Кант, с своей стороны, отвергает главное основание учения Беркли – отрицание отвлеченных идей, следовательно, допускает мыслимость отвлеченной идеи материи, и, тем не менее, отрицательную часть учения Беркли сохраняет в силе. Эта сила исторически обоснованной привычки так велика, что и Гартман, предпринимая защиту реализма, тем не менее, решается утверждать,
