вшимся на чердаке. Почти сутки это богатство Томилкин разбирал и рассовывал по коробкам. Конечно, в идеале всё это надо было вынести и выбросить, но это – в идеале.
Закончив расчищать чердак, он приступил к делу, ради которого вся уборка и затевалась. Поминутно сверяясь с инструкцией, Томилкин мелом начертил на полу пентаграмму, расставил меж лучей пять свечек так, чтобы они образовывали окружность, приволок и прислонил к стене напротив пентаграммы большое зеркало от старого комода и завершил подготовку кругом, должным защищать его от нечистой силы. Круг парень перерисовывал раз десять, и все время он выходил кривоватым. Томилкин не был уверен, что кривой круг сможет защитить в нужной степени, поэтому старался изо всех сил, досадуя, что нет в хозяйстве огромного циркуля на этот случай. На помощь пришел эмалированный таз с закопченным дном, в котором бабка варила клубнику. Положив посудину на пол, Томилкин несколько раз обвел таз жирной белой линией и остался доволен результатом.
Ночью спалось плохо. Молодой человек крутился на сырой простыне, то так, то сяк представляя грядущий контакт с потусторонними силами. Хотел даже выпить коньяку, приготовленного, чтобы отпраздновать успех, но не рискнул, посчитав, что трезвость рассудка в таком непростом деле важнее спокойного сна.
Утром Томилкин напился одного лишь кофе (бутерброды от волнения не полезли), открыл холодильник и уставился на полку, где в пакете лежало свежее бычье сердце, а в литровой банке темнела свиная кровь. Согласно инструкции, в процессе ритуала следовало зарезать живую курицу и бросить истекающий кровью птичий труп в пентаграмму. Томилкин хоть и сомневался, но в принципе был согласен. Он даже на рынок съездил. Посмотрел на живых кур, одну даже в руки взял, покрутил, рассматривая, мысленно примерился ножом к пернатой шее и понял, что не сможет. Понадеявшись, что за века контакта с человечеством демоны этих кур уже достаточно наелись, ну или на худой конец не станут особенно присматриваться, чья именно плоть и кровь оказались в пентаграмме, парень разжился заменяющими птицу ингредиентами у мясников.
И вот, всё было готово. Держа в одной руке банку с кровью, в другой – пакет с сердцем, Томилкин смотрел в щель, опасаясь открывать дверь целиком, словно за ночь на чердаке могли самостоятельно оказаться демоны, готовые теперь зловещим потоком хлынуть в этот мир. Но на чердаке царили тишина и спокойствие. Солнечный луч, кое-как пробившийся сквозь паутину, отражался в зеркале, рассыпаясь светлыми пятнами вокруг пентаграммы. Где-то на улице надрывно то ли кашляла, то ли лаяла собака, издевательским карканьем ей вторили сразу две вороны, и ничто более чердачного покоя не нарушало.
Глубоко вдохнув, словно собирался нырять в воду, Томилкин раскрыл пошире дверь и вошел в помещение. Распечатанное руководство по вызову демона в домашних условиях лежало в центре круга, там же находился коробок спичек и нож, которым парень собирался проткнуть бычье сердце, имитируя убийство курицы.
Поставив в круг банку с пакетом, он прошелся вдоль пентаграммы и остановился напротив зеркала. Отражение худощавого молодого человека со всклокоченной шевелюрой посмотрело на него широко раскрытыми, лихорадочно горящими глазами. Подняв руку, Томилкин изобразил пальцами пистолет, показал его отражению и произнес с хрипотцой в голосе:
– Всё получится!
И выдохнул в воображаемое дуло.
Ещё раз сверившись с руководством, где говорилось, что демона можно (а то даже и нужно, и лучше, и безопаснее!) вызывать в светлое время суток, Томилкин приступил к ритуалу.
Парень зажег свечи, встал в круг и начал нараспев читать заклинания с листа. Произнося латинские фразы, он бегал глазами от пентаграммы к зеркалу и обратно. По инструкции нужно было совершить жертвоприношение сразу же в тот момент, как только появится ощущение инфернального, давящего ужаса от присутствия потустороннего существа. Но ничего подобного он не чувствовал, ощущал одно лишь раздражение на собаку, которая продолжала хрипло кашлять, и на передразнивающих её ворон. Отвлекало ужасно.
Закончив читать, Томилкин перевел дух, пожалел, что не взял воды промочить горло, выпрямился, расправил плечи и пошел на второй круг чтения, зачем-то подражая напевной интонации католических священников из голливудских фильмов.
Ничего не произошло ни с третьего, ни с четвертого, ни с пятого раза. Проклятая собака кашляла, вороны каркали. С медленно сгущающимся где-то в животе комком обиды и злости Томилкин принялся отрывисто выкрикивать заклинания, особо уже не заботясь о правильности латинского произношения. Затем выхватил из пакета сердце, полоснул его ножом, бросил в пентаграмму, следом плеснул кровь из банки, швырнул туда же и саму банку, и только собрался уходить, как что-то полыхнуло в зеркале. И это был явно не луч солнца, давно уже отошедшего к другой стороне дома.
Томилкин замер, глаза его расширились, сердце заколотилось чаще. В амальгаме разгорался огонь. Вскоре пламя полыхнуло, выбрасывая в чердачное пространство сноп ослепительных искр, и в пентаграмму
