было, пожалуй, метра четыре.
– Сигюрд, а не покопать ли тебе снова у ручья?
– А он разве не замерз?
– Подо льдом там обычно что-то бурлит; в глубинах какое-то тепло есть.
– Я раньше таких снегопадов не припомню.
– Нет, по-моему, такого обильного и не бывало.
– А ты в сторону Хижины смотрел, Гисли?
– Здравствуйте! – сказал тогда Эйлив со снежной стены.
Все трое с удивлением подняли головы и увидели, что над ними возвышается тролль, одетый для перехода через горы, держит тощий мешок, а к спине у него привязан ребенок.
– Не, какого лысого! Да ты нас здорово напугал…
Обитатель хижины стоял над своими соседями, облаченный плащом горя и онемения, и ему казалось, что эти люди уменьшились: уж больно они походили на стайку эльфов-малоросликов с чайными ложками в руках. (Лопаты да грабли, которыми хуторяне разгребали снег, отнюдь не самые удачные инструменты для такого занятия. Исландцы, даром что тысячу лет жили в одной из самых многоснежных стран мира, все еще питали надежды на относительную редкость снежных завалов, а значит, никогда не изготавливали орудий борьбы со снегом. Это говорит нам о несгибаемом оптимизме исландского народа. Он раз за разом терпит метели, но постоянно верит, что погода улучшится.) И возможно, он был прав: здесь люди рьяно откапывали, мастерком и чайной ложкой, момент своей жизни, который покуда лежал неизменный, застывший, под слоем снега, словно сохранившееся с древности помпейское утро. Снегопад превратил людей в археологов собственной жизни.
– Стейнгрим, а у тебя парус есть?
– Парус? – переспросил хозяин Перстового хутора.
– Ты сейчас в море собираешься? – пошутил Гисли.
– Мне нужно к тебе корову привезти.
– Это, что ли, в подарок на Рождество?
– А еще мне нужны носилки или санки – отвезти жену и дочь в Сугробную косу.
– Ну, Лив, дружище, ты и отмочил! Значит, Стейнгриму телушку, а пастору девчушку?
Вся троица рассмеялась легким смехом в своей снежной могиле, а малыш, прицепленный за спиной Эйлива словно котомка, вытянул голову из-за отцовского плеча и уставился на смеющихся с хозяйственным выражением лица. Затем хозяин Перстового спросил уже чуть более серьезным тоном, держа руку над глазами на манер козырька от солнца и глядя вверх, на Эйлива:
– Ты, что ли, уезжать собрался?
– Мамкя помейла́.
Глава 7
Пение двух душ
Работника Гисли послали за подмогой в Лощину, где местные только что сняли крышу с овчарни. Найти людей было непросто, ведь хлопот в тот день – сам сочельник – было хоть отбавляй. Но смерть есть смерть, – и Кристмюнд заставил умолкнуть все вздохи своих работников и ворчание, что, мол, тут люди сами виноваты, мол, упорство Эйлива ни за что не довело бы до добра. «Таких упорных, как Эйлив, еще поискать», – напомнил фермер-рыболов,
