Гарторикс. Перенос. Юлия Идлис
Чтение книги онлайн.
Читать онлайн книгу Гарторикс. Перенос - Юлия Идлис страница 45
Это было искусство, а не бездушная вычислительная механика. Сегментов аудитории и признаков было так много, что работа политкорректоров превращалась в творчество, основанное на интуиции и озарениях. Внутри отдела на каждый финал устраивали тотализатор – и часто проигрывали даже те, кто подбирал и обсчитывал для него кандидатов. Но не Мия.
Почему-то она всегда знала, кто будет жить вечно, – заранее, еще на этапе просмотра голографических анкет. Иногда это знание пугало ее; оно было сродни божественному всеведению, словно Мия смотрела на этих людей откуда-то из посмертия.
Мия любила изучать анкеты. Ей нравилось разбираться в том, почему люди хотят уйти, сохранив себя – или то, что они упорно считали собой, хотя не могли даже толком сказать, что́ это было. Подбирая пары, она каждый раз делала свой собственный тайный выбор, и этот выбор раз за разом оказывался правильным, будто подтверждая ее собственный – тот, который она была вынуждена сделать после того, как не стало Ави.
Вопреки всему, что было написано в документах из клиники, Мия хотела жить.
Просто это было невозможно – мир был заполнен густой вязкой ненавистью, так что в нем не оставалось места даже для воздуха. Постепенно она поняла, что источник этой ненависти – она сама. Это была хорошая новость: значит, ненависть можно контролировать. Можно даже сфокусировать ее на чем-то одном, чтобы освободить себе немного пространства для жизни.
Проще всего было бы возненавидеть Эштона. За то, что случилось с их сыном. За то, что у них вообще родился ребенок. За то, что она почувствовала, когда, сидя пьяной на унитазе, наткнулась в зеркале на его жадные глаза.
Но еще в клинике Мия поняла, что не может этого сделать. Эштон смотрел на нее так, словно помнил ее целиком – прошлую, настоящую, такую, какой она очень хотела быть и какой уже никогда не станет, – и это было единственным, что связывало ее с жизнью. Он держал ее за руку, не давая утонуть в ее же собственной ненависти, и хотя – она видела – захлебывался в этом мутном потоке, ни за что не соглашался ее отпустить.
Тогда она выбрала ненавидеть сына. Вернее, ребенка – любого ребенка, который мог бы встать между ними и заставить сделать выбор заново. Она боялась, что в следующий раз Эштон выберет не ее.
В день, когда она ушла на работу, оставив его над остывающей горой сладких вафель, которые он не ел никогда, а тем более на завтрак, она отсмотрела пятьдесят четыре голографические анкеты подряд, не отрываясь и не выходя на обед, только глядя иногда на часы и подгоняя секунды, пока, наконец, не настало тридцать шесть часов с момента получения номера.