бря, остаток года. День клонится к закату, а по двору, превратившемуся в болото из грязи и старого снега, топает в высоких кожаных сапожках трехлетняя Кристабель – маленький страж в застегнутом на латунные пуговицы зимнем пальто с мечом-палкой в руке.
Она размахивает палкой из стороны в сторону, наслаждаясь свистом – шух, ш-шух, как ложкой подбирает кусок грязного снега и подносит ко рту. Снег на языке такой же холодный, как цветы изморози на окне ее чердака, но менее цепкий. Вкус разочаровывающе никакой. Где-то слишком далеко, чтобы волноваться об этом, няня зовет ее по имени. Кристабель отмахивается от звука, единожды моргнув. На окраине сада она замечает жеманящиеся подснежники. Ш-шух, шух.
Отец Кристабель Джаспер Сигрейв и его свежеиспеченная жена в это мгновение едут в запряженном лошадьми экипаже по подъездной дорожке к родовому гнезду Джаспера, Чилкомбу – многокрышному, многотрубному, укутанному плющом поместью с неуклюжей атмосферой усталого величия. Его силуэт – множество просевших треугольников и пучки высоких труб; так он ежился на нависающем над океаном лесистом утесе четыре столетия, щурясь освинцованными окнами против морских ветров и исторического прогресса, всем своим видом выражая постепенный упадок.
Прислуга Чилкомба уверяет, что сегодня особенный день, но Кристабель находит его скучным. Слишком много ожидания. Слишком много опрятности. О таком дне не расскажешь достойную историю. Кристабель любит истории с мушкетонами и собаками, а не с женами и ожиданием. Ш-шух. Собирая последние подснежники, она слышит костяной хруст гравия под колесами.
Ее отец первым выбирается из экипажа – круглый и довольный, как выскочившая из стручка фасолина. Затем появляется нога в застегнутом на пуговицы сапожке, а следом – бархатная шляпа, из-под приподнятых полей которой ее хозяйка взирает на дом. Кристабель изучает обрамленное бакенбардами лицо отца. Он тоже смотрит вверх, на молодую женщину в шляпе, которая, все еще замерев на ступеньке экипажа, кажется много выше его.
Кристабель топает к ним по снегу. Она почти у цели, когда ее с шипением хватает няня:
– Что это у тебя в руках? Где твои перчатки?
Джаспер оборачивается.
– Почему ребенок весь в грязи?
Ребенок в грязи не обращает на отца внимания. Он ей не интересен. Сердитый, рассерженный человек. Вместо этого она приближается к новой матери, протягивая пригоршню грязи и лепестков подснежника. Но новая мать умеет принимать неуклюжие подарки – она в конце концов согласилась на бурное предложение Джаспера Сигрейва, круглого вдовца с хромотой и неусмиримой бородой.
– Для меня, – говорит новая мать, и в словах ее нет тени вопроса. – Как свежо.
Она спускается из экипажа и улыбается, а рука ее плывет по воздуху, пока не устраивается на голове Кристабель, будто та для этого и предназначена. Помимо бархатной шляпы, новая мать укутана в шерстяной костюм для путешествий и норковую накидку.
Джаспер поворачивается к прислуге и объявляет:
– Позвольте представить мою новую жену, миссис Розалинду Сигрейв.
Раздаются аплодисменты.
Кристабель кажется странным, что новую мать зовут Сигрейв, как и ее. Она смотрит на грязь в своей руке, а затем переворачивает ее, позволяя комку шлепнуться на сапоги новой матери, чтобы посмотреть, что случится.
Розалинда отходит от угрюмой девочки. Дитя без матери, напоминает она себе, растет без женского воспитания. Она размышляет мельком, что стоило бы привезти лент для спутанных черных волос или черепаховый гребень, но тут к ней подходит Джаспер и ведет к дверям.
– Наконец привез тебя сюда, – говорит он. – Чилкомб не в лучшем состоянии. Раньше у входа были роскошные кованые ворота.
Пересекая порог, он говорит о сегодняшнем праздновании. Жители деревни рады ее прибытию, за домом возвели шатер, к вечеру запекут свинью, и все будут кружками с элем провозглашать тосты за их брак. Затем он подмигивает, пыжась в твидовом костюме, а она гадает, что он имеет в виду этим прикрытием одного глаза, этой постановочной гримасой.
Розалинда Сигрейв, урожденная Эллиот, двадцати трех лет, описанная в апрельском выпуске «Татлера» за 1914 год как «собранная лондонская дебютантка», проходит сквозь каменную прихожую Чилкомба в отделанную деревянными панелями комнату, что возносится вверх, как средневековый рыцарский зал. Это полая воронка, тускло освещенная дрожащим пламенем свечей в латунных настенных рожках, а в воздухе стоит затхлость пустой часовни, затерянной в стороне от дороги.
Странное чувство – входить в чужой дом, зная, что в нем твое будущее. Розалинда оглядывается, пытаясь осмотреть его до того, как он заметит ее. В задней части зала камин: большой, каменный и незажженный. Над ним висят скрещенные мечи. Мебели немного, и та, вопреки надеждам, не кажется ей привлекательной. Резной дубовый
