резко оборачиваюсь:
– Серьезно, тебя головой роняли в детстве?
– Я бы сказал, это не исключено. Многое бы объяснило.
Я всплескиваю руками:
– Да, тебе идти за мной!
– Ладушки, рад, что все прояснилось. – Он трусцой догоняет меня. – Веди, Исда!
Я застываю при звуке собственного имени. Сирил произносил его тысячи раз, но никогда – так.
– Все хорошо? – Эмерик смотрит на меня, и в уголках глаз собираются морщинки любопытства.
– Да, отлично. – Я поспешно иду по коридору, не утруждаясь проверить, следует ли он за мной.
Мы поворачиваем за угол и выходим к картине во всю стену: Троица свирепо смотрит на святого Клодена, а тот тянется сияющим изогнутым клинком к их глоткам. По спине бегут мурашки, и я отвожу взгляд от искаженных лиц трех гравуаров, чьи крики навеки запечатлены в красках на стене. Я собираюсь пройти мимо, но Эмерик останавливается. Он пристально всматривается в картину, поджав губы.
Вслед за ним я поднимаю взгляд на Троицу. Слева – Маргерит, она самая высокая из трех; светлые, практически серебристые локоны омывают ее тонкую фигурку. Фиолетовые глаза сияют из-под густых ресниц, а рябое лицо искажено бешенством.
Следующая – Элуиз. Она маленькая, пухленькая и гневная, волосы у нее рыжие, как у меня, и обрезаны так коротко, что они пламенем полыхают вокруг головы.
А справа – Роз. Шелковистые пряди, черные как вороново крыло, гладко спускаются к босым ногам. При виде ее длинных тонких пальцев и острых зубов меня всегда продирает мороз. Наклон шеи, стиснутые кулаки, румянец на щеках – вся она воплощенная ярость. Но я вижу и боль. В глазах. Боль, тоску, предательство. Потому что по легенде это она любила Клодена. И это ее кровь он пролил первой, когда убил Троицу и стал спасителем мира.
Эмерик подходит ближе и ведет рукой по их нарядам туда, где мазки черной краски дымом завиваются вокруг ног. Пальцы скользят к крови, капающей из дюжин знаков, покрывающих кожу. Я узнаю Символ Управления на щиколотках: прямая линия, пересеченная молнией, которая напоминает мой старый шрам – тот, что подарил мне возможность работать каждый вечер в театре. Руны мерцают багрянцем на их руках, ключицах, горле.
Я много раз спрашивала Сирила о прочих знаках гравуаров. Он всегда отвечал, что они слишком опасны, слишком капризны, и что он и так рисковал, обучая меня использовать Символ Управления.
И все-таки каждый раз, проходя мимо этой картины, я гадаю, на что еще я способна. Что еще я смогла бы с этими символами.
Но узнать мне не суждено. Если Сирил заметит на моей коже любую из этих рун… Меня передергивает при мысли об этом. Его доверие – одна из немногих ценностей в моей жизни.
Тоненький голосок в голове шепчет, что я прямо сейчас предаю Сирила, приглашая Эмерика в свой склеп и допуская в свою жизнь.
«Это другое, – убеждаю я саму себя. – Я буду осторожна. Ничего не случится».
– Пойдем. – Голос звучит сдавленно. Вдруг Эмерик переосмыслит свой вывод о том, что я просто фандуар, который прячется от судьбы? Вдруг он поймет, кто я, по лицу Роз?
Он опускает
