не открывая глаз, сделал жест, будто отталкивает подарок. Тогда на помощь пришел учитель Сторм.
– Думаю, не стоит тебе отказываться от посмертного дара, Хальвор. Я всегда говорил: будь Большой Ингмар жив… кто-кто, а уж он-то понимал: с тобой обошлись несправедливо.
Бедняга Хальвор так и сидел, не отнимая от глаз ладони. Протянул другую руку, взял часы и тут же спрятал в карман.
– Уж эти-то часики никто у него не отнимет, – засмеялся учитель, глядя, как Хальвор суетливо застегивает пуговицы на пальто.
Тут, впервые за весь разговор, засмеялся и Хальвор. Встал, выпрямился, глубоко, с всхлипом, вздохнул и покраснел. Посмотрел на собравшихся – и все увидели, как сияют его глаза.
И представьте: Хальвор задумался ненадолго и начал расстегивать только что застегнутое пальто. Подошел к Ингмару и вынул свои новенькие шикарные часы.
– Я принимаю подарок твоего отца. А тебя прошу принять подарок от меня.
Положил часы на стол и ушел, не попрощавшись. В лавку так и не вернулся – весь день бродил по окрестностям. Двое хуторян из Вестгордена все же решили, несмотря на дождь, пойти в лавку, прождали пару часов и ушли, несолоно хлебавши.
Отец Элиаса Элуфа Эрссона, того самого, что женился на Карин Ингмарсдоттер, был человеком жадным и злобным. С сыном был строг и даже жесток. В детстве Элуф никогда не мог наесться досыта, отец гнал его на работу. Вырос – то же самое. Работа, работа, работа. По воскресеньям – работа. На танцы пойти – нечего и думать.
А когда Элуф женился, не дал ему ни кроны на обзаведение. Пришлось переехать на хутор к Ингмарссонам в подчинение к тестю. А там то же самое – работа с утра до ночи. Пока был жив Большой Ингмар, Элуф был вполне доволен жизнью. Трудился, трудился и трудился, ничего другого не желал. В приходе поговаривали: вот, мол, нашли Ингмарссоны зятя – лучше не придумаешь. Элуф и знать не знает, что в мире есть еще что-то, кроме работы.
Но после нелепой смерти Большого Ингмарссона Элуф начал пить. Искал веселые компании, завел друзей, кочевал с ними с одного постоялого двора на другой. Напивался чуть не каждый день и за каких-то пару месяцев спился окончательно.
Когда жена, Карин Ингмарсдоттер, в первый раз увидела мужа вдребезги пьяным, обомлела. Это Бог меня наказал, решила она. Бог не простил, что я так несправедливо обошлась с Хальвором.
А мужу не сказала ни слова. Не ругала, не предупреждала. Поняла: он обречен, как пораженное гнилью дерево. Ни поддержки, ни помощи не жди.
И она была права.
Но сестры ее были не так мудры. Им было очень стыдно, что с хутора всеми уважаемых Ингмарссонов то и дело слышатся выкрики и нестройное пьяное пение. Они то ругали Элуфа, то уговаривали – и Элуф, несмотря на природное добродушие, начал злиться. Прошли мирные времена: на хуторе Большого Ингмара ссоры следовали одна за другой.
Карин думала только, как бы сделать так, чтобы сестры съехали с хутора. Незачем им жить в такой обстановке, почему за ее грех должны расплачиваться они? И проявила при этом немало решительности и смекалки: за
