скрывать, мы чрезвычайно нуждаемся в такой информации – в силу определенных обстоятельств после событий нынешнего, 91 года мы действуем как разобщенные организации и зачастую такая неподконтрольность МВД идет во вред законопорядку. Вы видите, я стараюсь ничего от вас не скрывать. А в обмен мы закрываем все претензии к вам по статье о валютных спекуляциях и вы отделываетесь легким испугом. Ну, как вам такая перспектива?
Игорь Кириллович был растерян. Звучало все очень убедительно. И потом, одно дело «стучать» на конкретных людей, и совсем другое – пакостить продажным ментам. Да почему, собственно, и нет? Цена-то вон какая – его судьба, его жизнь!
– А еще подумать разрешите? – спросил наконец он.
– Разрешаю, если совсем недолго. До десяти завтрашнего дня уложитесь?
– Уложусь, – буркнул Разумовский, уже думая о том, должен ли он сегодня делиться новостями с Иваном Ивановичем. А какой, вообще говоря, в этом смысл, если, может, даже тот «клоп», который все пишет, как раз находится на нем самом? И вообще, жить-то дальше не Ивану Ивановичу, а ему, Игорю Разумовскому. Будет держаться за принцип, как тот советует, и выйдет через десять лет из лагеря больным стариком, легочником, импотентом. Надо это ему?
На следующий день он дал следователю согласие.
Но попал он не на волю, как сулил ему лефортовский следователь, попал он в Бутырку, поначалу в камеру на четырнадцать человек, в которую было напихано двадцать восемь (в других, говорили ему, еще хуже, в три смены шконками пользуются)… Вот уж где можно было без проблем и туберкулез, и вшей, и чесотку, а то и какой-нибудь спид подхватить… Здешний следователь был не так тонок, как лефортовский, разговаривал грубо, то и дело покрикивал, то и дело обещал в случае чего оставить здесь, в СИЗО, еще годика на два – на три – видимо, тот, лефортовский, и здешний еще не успели договориться между собой. Но довольно быстро все стало на свои места. Его выпустили, обязав, поскольку он освобожден условно и, судя по всему, приговорен будет к условному сроку тоже, являться регулярно в городское управление МВД к некоему майору Гуськову. Вот так они и познакомились.
Этот Гуськов тогда только недавно перебрался в столицу, еще осваивался. Так вот, сразу взяв быка за рога, Гуськов первым делом сообщил ему, едва ли не слово в слово повторив то, о чем он сам думал тогда на нарах – как будто прочел его мысли:
поскольку он, Разумовский, человек теперь свой, то и будет он использован как мелкий милицейский чин для особых поручений;
теперь в его обязанности будет входить установление связей с уголовным элементом и сообщение куратору о ставших известными преступных намерениях.
При слове «куратор» Гуськов показал подбородком на самого себя: прижал к собственной шее так, что его большое красное лицо с нависшим над переносьем лбом, под которым прятались маленькие умные глазки, приобрело слегка хрячье выражение, оказалось в обрамлении мощных жировых складок. «Для этого, –
