енно девушка, когда бортпроводник предложил забрать бокал с недопитым соком, на что Мари ответила отказом, и излишне внимательный к пассажирам первого класса мужчина в однотонном костюме удалился, предварительно откланявшись.
Авиалайнер серебрился среди дымки редких облаков, а юная девушка в громоздком кресле, накручивая задумчиво своими тонкими пальцами прямящиеся привычно локоны светлых волос, все наблюдала завороженно за зелеными пятнами застеливших южную оконечность острова лугов и прерывистыми полосами чайных плантаций.
Мари всегда особенно нравился здешний чай, хотя скорее причиной было проведенное за долгими прогулами среди плантаций время в детстве, когда горячо любимый отец брал ее с собой на объезды семейных угодий. Леклеры сохранили за собой значительную долю земли на острове даже после того как Руан получил формальную независимость от французского мандата, хотя их род, уходящий корнями ко двору Генриха IV, занимался чаеводством и во времена испанского владычества.
Мари обратила внимание, как на экране смартфона после затяжного молчания появилось сообщение от Хосе Леона де Виньялеса, дворецкого, означающего появление связи и скорое завершение перелета. Она также знала, что следом авиалайнер полетит в Рим, а уже по возвращении из Италии направиться в США, поскольку отец семейства предпочел провести в Европе еще одну неделю, позволив дочери под опекой верного слуги насладиться свободной жизнью, словно бы в счет ее прилежному обучению.
Наконец, пилот-американец известил пассажиров о скорой посадке, и самолет, выпустив размашисто шасси, коснулся торжественно раскаленного бетона и следом промчался по взлетно-посадочной полосе, заставив двигатели в реверсном режиме громогласно зареветь. Авиалайнер прополз к терминалу старомодного аэропорта, и Мари в легком платьице в цвет ее светлых волос и с сумочкой на плечах покинула борт в первых рядах. Экипаж по такому случаю даже расстелил короткую ковровую дорожку у дверей, а обходительный капитан вышел из кабины, чтобы лично проводить почтенных пассажиров взглядом.
Первые шаги после длительного перелета даже в кроссовках дались Мари нелегко, однако простые интерьеры здания вдруг после долгой разлуки показались девушке особенно милы, хотя она допускала, что этот чувство возникло в предвкушении скорой встречи с домом и дорогими сердцу друзьями. Мари Леклер спустилась по лестнице и удивленно завидела среди высоких безынтересных квадратных колонн главного холла знакомую фигуру Исабель Иглесиас, первой красавицы города и по совместительству ее подруги детства.
– Мари, – прокричала издали своим певчим голоском Исабель в пестром платье на смуглой коже, ребячески помахав несколько раз тонкой рукой. – Или вашингтонская львица меня больше не замечает? – шутливо добавила она и бросилась навстречу в своих открытых туфельках, чтобы приобнять дорогую подругу.
– Боюсь не выдержать конкуренции с первой красавицей Руана, – отозвалась сквозь очаровательную улыбку на веснушчатом лице Леклер, поймав на себе обольстительный и неповторимый взгляд Иглесиас.
– И всего архипелага, – с напускной важностью поправила Исабель, выпустив, наконец, девушку из объятий, косы ее темных волос в тени просторного холла встормошил робко прохладный ветер.
Обе подруги удалились следом от немногочисленной толпы пассажиров, пальмовая аллея за широким во всю высоту здания окном золотилась в лучах полуденного солнца, пока смуглый островитянин в лакейском наряде с нелепыми манжетами, стоя на приставленной к стволу дерева лестнице, искусно подрезал листья.
– Не думала, что встречу тебя здесь и раньше дяди Хосе, – призналась улыбчиво Мари, подол ее длинного однотонного платья также встормошил бережно ветер, даже после многочасового перелета девушка не хотела покидать прохладного помещения аэропорта и чувствовать на себе жар знойного дня.
– Мне пришлось уговорить его позволить нам встретиться раньше.
– Словно бы у тебя нет других забот, – усмехнулась Леклер, намекая на бурный нрав Иглесиас, которой, впрочем, многие прощают за красоту, а отец – из-за своей любви к единственной дочери.
– Папеньку было проще убедить отпустить меня к тебе вместе с дядей Хосе, – согласилась сразу Исабель, назвав дядей дворецкого, потому что она тоже знала его с малых лет.
В эту минуту Мари показалось, что ее своенравной подруге было трудно устоять на одном месте, от чего она в своих легких туфельках непредумышленно перебирала с ноги на ногу.
– Он отправил мне сообщение еще на подлете к острову, – сказала Леклер, вспомнив про телефон. – Должно быть, дяде Хосе следует отчитаться перед папенькой, – заключила вслух несколько стеснительно светловолосая девушка, когда островитянин в саду перед терминалом закончил ухаживать за деревьями и убрал длинные ножницы за пояс лакейского наряда на манер солдатских мундиров времен мексиканской войны за независимость от испанской короны.
– Дядя
