у лифтов.
Нет, чушь какая-то. Возраст играет с ним дурные шутки. Иногда с ним бывало так, что он приходил на кухню и не помнил, зачем. Или засыпал в кресле перед бубнящим телевизором, а утром просыпался в той же одежде, но уже на своей кровати. Только это всё было не то.
Не так.
Семён Игнатьевич сунул руку во второй карман. Рядом с телефоном тихо звякнула связка ключей. Значит квартиру он всё-таки закрыл. Уже неплохо. Достал трубку, откинул крышку. Экран засветился не ярко, однако достаточно, чтобы найти проклятые кнопки. В это время где-то сбоку раздался негромкий смешок.
От неожиданности старик выронил импровизированный фонарик. Тот погас, очевидно, захлопнувшись, и кабина снова погрузилась во тьму. Семён Игнатьевич замер, прислушиваясь, лихорадочно пытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной темноте. Но нет. Наверное, показалось. Он присел (колени тут же отозвались тупой далёкой болью) и начал шарить руками вокруг себя. Пальцы наткнулись на пластиковый корпус, жадно схватили…
Хи-хи.
Семён Игнатьевич вскинул голову. Слева от него мерцали две небольшие точки. Они были чуть выше, примерно там, где висели идиотские объявления. Крышка телефона тихонько скрипнула, открываясь. Слабый свет выхватил контуры прозрачных пластиковых кармашков на стене. Пенсионер поднял его перед собой, словно защищаясь, и опять увидел ту фотографию.
Только мальчик на ней уже не улыбался. И у него не хватало одного зуба.
Тоненькая струйка крови протянулась от пустующей десны вниз, по металлической стене, и продолжала своё движение к полу. Хриплый крик утонул в окружающем мраке. Двух других объявлений больше не было. Их место заняли новые фотографии. Внезапно Семён Игнатьевич понял, что всё пространство вокруг увешано снимками различных детей. У всех не хватало зубов, и в прорехах начинали набухать жирные капли крови. Теперь смех эхом перекликался между ними, заставляя метаться тусклый свет телефона из стороны в сторону.
– Вы не можете! – каркнул старик, вжимаясь в запертые створки дверей. – Нет! Вас нет! Вы мертвы!
По левой стороне груди разлилось ледяное пламя. Схватился за сердце немеющей рукой. Из фотографии, висевшей ближе всего, показалась детская ладошка, перепачканная чёрной влажной землёй. Она тянулась к нему. Хватала воздух, приближаясь всё ближе и ближе. К ней присоединилась вторая. Потом третья, и ещё одна, и ещё. Маленькие пальцы цеплялись за рубашку, за лицо, за редкие седые волосы и тянули к себе. Семён Игнатьевич отшвырнул бесполезный телефон, выхватил из кармана заветную коробочку.
– Вам это нужно? Вот зачем вы здесь?
Он неожиданно зло рассмеялся. Откинул крышку, оттуда ударил луч света, озарив на мгновение шевелящуюся массу вокруг него. Глаза старика блеснули безумием.
– Но вы ничего не получите! Это моё! Моё!! Моё!!!
Запрокинул голову и высыпал всё её содержимое в рот, как пачку солёных орешков. Он хохотал, как сумасшедший. Жевал
