сюда вы снова,Чтобы Музыкой насладиться,
Чтобы снова услышать Слово
Ночная прогулка
И каждое мое стихотворенье
Еще в утробе мыслей и идей
Пытается нас вырвать из забвенья
И бросить в бесконечность площадей.
И в городе, снегами занесенном,
Где храм чуть прикрывает серый дом,
Мы бродим, и взираем так влюбленно,
На то, что открывается с трудом,
И узник рвется к небу, и Любаша
Нас ждет покорно, книгу опустив,
И признаюсь я в том, что было страшно
Тебя не встретить, страсть похоронив.
Но все случилось, город мой внимает,
И понимает, что прекрасна жизнь,
Он твердо верит, он прекрасно знает,
Как души улетают вдаль и высь.
Но милый, в ту стихию страсти нежной
Вернемся снова мы на Новый год.
Метельно все в душе и безмятежно,
Когда любимый рядышком идет.
И в старом парке проступив внезапно,
Мы будем целоваться в тишине.
Да, жизнь прекрасна, яростна, внезапна
И краткосрочна, и всегда в цене.
О чем задумался Степаныч?
Ну вот и лето, сколько стройных ног,
И каблучки стучат по мостовой.
И только он, уставший, изнемог,
Не просто управляться под землей,
И жизненный иссяк как будто пыл,
Чини иль не чини, все рвется вновь.
Ван Гог напротив с музою застыл.
У всех весна, у всех теперь любовь.
Да, город жив, но кто оценит труд,
Им невдомек как хрупко все внутри.
Они к нему, когда ЧП, придут,
Когда труба прорвется. Фонари
Уже горят, и в вечер погружен,
Мир замирает от земных забот.
И лишь Степаныч хмур и удивлен,
Не до страстей в пылу его работы.
Вот пьяница открытья ждет пивной,
Ему и море по колено вновь,
Перекурил, когда там выходной,
И снова исчезает под землей.
Тарские врата
Поднимемся от Любочки опять,
Ее оставив, не прощаясь там,
И вновь пойдем беспечные гулять.
К воротам Тарским – К царским воротам, —
Так говорила бабушка, когда
Мы были с нею тут, сто лет назад.
Шли к храму, и блестящая звезда.
Сияла в небе, о, тот звездопад.
Ворота возвышаются вдали,
Исток и слава, тени и судьба,
Здесь говорят о вере и любви,
Здесь декабристы, жены их, пальба,
Какие-то другие времена,
Тень Ермака над грозным Иртышем,
И смех Кучума, и молчит она
Пред адмиралом, знает – обречен.
И если б камни рассказать могли.
Стою одна, давно их в мире нет,
И только в свете алом той зари
Мне видится иной, кровавый след.
Латышские стрелки пришли
