до того, как мышцы свело судорогой. Видеть Юру он был не рад. Он был бы не рад видеть любого из своих знакомых – находиться с ними в метро было подобно пытке: именно подземелье ломало выстраивающийся месяцами образ безжалостнее всего.
Юра был хорошим приятелем. У него были забавные светлые волосы, – чуть короче, чем у самого Тору. Он мог долго наблюдать, как они подпрыгивают при ходьбе, и это почти всегда позволяло отвлечься. Вверх-вниз, вверх-вниз – и несколько прядей всегда выбивалось из пробора. Стеклянных голубых глаз Тору опасался, но всё равно находил их привлекательными – весь Юра был похож на сбежавшее с экрана или с книжных страниц клише. Тору даже мог назвать его другом, преданным и внимательным, готовым выслушать и поддержать, жизнерадостным и активным – настолько, что иногда кружилась голова от количества произнесённых им слов и совершённых действий. Если Тору молчал, Юра говорил, если Тору говорил, Юра говорил громче, но совершенно не вызывал злости. Тору не злился на него, а вне тоннелей метро и подземных переплетений был рад слышать его как человека, дающего надежду на то, что жизнь может быть или хотя бы казаться счастливой.
Поднимающиеся вверх ступени вызывали неприятный укол тревоги, но поймать неизвестно где возникшее и куда уходящее чувство не представлялось возможным: Юра не умолкая болтал что-то про вчерашний день и про то, как всё ему, в общем-то, ужасно надоело и пора бы как-то выходить на каникулы, но до них ещё экзамены и три полных учебных месяца. И Тору в этой суете хватало лишь на то, чтобы думать, как у Юры не заплетался язык. Его губы двигались забавно – Тору, сравнивая, провёл языком по своим. Точно не такие сухие и тонкие.
– …да у меня долгов куча и отработок, – он продолжал жаловаться, а Тору – сочувственно кивать, боясь, что ему зададут неожиданный вопрос, который тотчас раскусит его безразличие.
На секунду Тору стало неловко, но вскоре эскалатор скрипнул и зажевал чувство между зубастых ступеней.
То, о чём говорил Юра, звучало для Тору подобно пению птиц или лекции по медицинской статистике – нельзя было наделить смыслом ни звука, но всё звучало настолько гармонично, что нельзя было даже подумать отвлечься на такую незначительную деталь, как смысл.
Тору, будучи уверенным в завершённости своего становления, давно решил для себя, что самостоятельно сделает один из важнейших выборов своей жизни: он уйдёт из неё по собственному желанию, не дожидаясь позволения свыше. Пускай он ценил подаренные возможности, но видел в этом кульминацию существования, жирную точку и единственный верный вариант. В действительности, Тору был несколько обеспокоен возможностью перетянуть на заключение внимание с основного рассказа, но пресный рассказ было необходимо приправить острой и яркой концовкой, чтобы дать ему шанс на спасение.
Когда перед тобой открывается подобная перспектива, вряд ли духу хватит места на размышления о мелочах. Тору решил брать от оставшейся жизни
