не признавали: одни из страха, другие – из гонора…»[134]
Против властей А. не бунтовал, но их сторонился: даже диссертацию так и не написал, в партию не вступил и, хотя всю жизнь проработал в штате, никогда никем не руководил: ни в журнале «Советский Союз» (1956–1957), ни в «Литературной газете» (1957–1960), ни в «Знамени» (1960–1967), ни в Институте конкретных социологических исследований АН СССР (1968–1972), ни в «Литературном обозрении» (1990–1992), ни в «Родине» (с 1992), ни в ставшей истинно родной «Дружбе народов» (1972–1991, 1993–2019), где он «дорос» до титула члена редколлегии[135].
Зато, автор почти тридцати книг и более пяти тысяч статей, А. печатался всюду, куда его приглашали. Был уверен: «Дело действительно не в том, где напечатано, а в том, что написано»[136]. Мог, поддразнивая честную публику, разочек одновременно опубликоваться в «Новом мире» А. Твардовского и в «Октябре» В. Кочетова (1962) или свою статью из прохановской газеты «День» без единой поправки перепечатать в еврейском журнале «Время и мы» (1991).
И только ли озорство это? Или осознанная позиция – и тут, насколько хватает сил и вкуса, чувствовать себя связующим звеном «между либералами и ортодоксами», интернационалистами и националистами? Конечно, – вспоминает А., –
я хотел быть вместе с Лакшиным, Буртиным, Виноградовым и другими авторами журнала «Новый мир». Но они не пустили меня в свою компанию[137], и вскоре я понял причину. Им нужны были бойцы, готовые насмерть стоять за либеральные идеи. А я по характеру никакой не воин. Идти к правым уже мне не хотелось, в итоге навсегда остался между одними и другими. Пограничником. Или, если изволите, пограничной собакой, которая так и не влезла ни в чью конуру[138].
Ничем предосудительным А. никогда не запачкался, но, по его собственным признаниям, помимо либералов, дружил и с В. Кожиновым[139], и с И. Шафаревичем, и со Ст. Куняевым, своим университетским однокашником. В Союз писателей был принят в 1965 году[140] по рекомендациям, полученным от плохо совместимых друг с другом Е. Книпович, А. Макарова и Б. Слуцкого[141]. В марте 1966-го поставил свою фамилию под письмом в защиту А. Синявского, но в дальнейшем от участия в каких-либо коллективных акциях зарекся. «Ходил в литературе, – сказано в автобиографии, – как кошка, сам по себе»[142].
Зато в споры вступал охотно – и совсем не с тем, чтобы непременно победить в эстетических дуэлях или, упаси господи, идеологических распрях. Сама стихия полемики разогревала его мысль, делала ее пластичной и почти всегда провокативной, и собеседников (прежде всего читателей) подталкивала к большей свободе – по крайней мере, ассоциаций. Так и предупреждал: «Лезу между кулаками»[143]. При этом читательской эмпатии нимало не мешали ни эзопов язык, на который А. был большой мастер[144], ни даже небрежно элегантное употребление предписанных начальством казенных
Вряд ли исключением является и 1998 год, когда А. числился «главным редактором», а фактически был редактором российского раздела журнала «Время и мы» (Нью-Йорк – Москва).
«Я, – процитируем критика, – очень хотел попасть в „Новый мир“, но они понимали, что я не их солдат. Потом Владимир Лакшин зарезал в „Новом мире“ пару моих статей, и я перестал туда ходить… А в „Октябрь“ я сам не хотел идти, потому что совершенно не мое это было» (Литературное Переделкино. 2020. С. 194).
Родина. 2016. № 4. Что же касается последней шутки, то она явно навеяна воспоминания о том, что в 1939 году А. снялся в кинофильме «Подкидыш» в роли маленького мальчика в детском саду, который хотел быть и танкистом, и милиционером, и даже пограничной собакой.
«Иногда я чувствовал в нем старшего брата» (Литературная газета. 2001. 31 января – 5 февраля).
Как рассказывает А., «предложение вступить передали в 1962-м – дело манежилось в связи с походом Хрущева в Манеж, в карантине три года сидела вся либеральная рать, к которой меня причисляло начальство, и я не спорил» (Союз в моей жизни: К 70-летию Союза писателей СССР. https://prazdnikinfo.ru/5/16/i21_8439.htm).
«„Вы должны написать книгу о послесталинском поколении“, – велел он <Б. Слуцкий> мне. „Слушаюсь“, – мысленно ответил я и сказал, что постараюсь», – вспоминает А. (Литературное Переделкино. 2020. С. 194). Так действительно родилась его первая книга «Ядро ореха» (1965), редактором которой как раз и стала Е. Книпович, «знаменитейшая тогда восьмидесятилетняя красавица. Она была последней любовью Блока и великолепным марксистски подкованным критиком» (Там же.
Аннинский Лев Александрович // Международный биографический центр. http://www.biograph.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=34:anninskyi&catid=4:literat&Itemid=29.
«Я читал тебя и думал, радуясь: вот сошлись, совпали…»: Из переписки Льва Аннинского и Игоря Дедкова // Дружба народов. 2020. № 1.
«Эзоп – мой изначальный соавтор, повивальный дед, ставивший клеймо времени на каждой строке. Тогда я думал, что обхожу внешние препятствия, теперь думаю, что обходил дурака в себе самом – дурака, который думает, будто знает истину» (Родина. 2016. № 4).
