«Отче наш».
– Огляделись, – продолжил толстяк, устраиваясь поудобнее на жестких досках. – За конюшней, у опушки нашли свежие могилы. А у могил четверо. Черепа друг другу проломили. Лопатами. Видать закопали хозяйку, детишек. А потом накинулись друг на дружку. Поругались что ли? Бог его знает. Но лица ни на одном не осталось. Все искромсано в мясо.
Толстяк прервался. Откупорил бортху и приложился к горлышку. Вытер рукавом усы и довольно крякнул.
– Ну вот. Еще двоих у самых болот нашли. Зарубленные. Тела в жижу вмерзли. Даже хоронить не стали. Возится. Во истину, всегда те болота проклятыми были. Сколько раз проезжал, все время мурашки по коже. Будто смотрит кто. Наблюдает. Хочешь не хочешь, а шагу прибавлял. Ума не приложу, как Иосиф столько лет там прожил? Не побоялся …
Староста повернул к Якову свои поросячьи глазки. Ответа на этот вопрос не нашлось. Еще разок отхлебнув, продолжил:
– Рэзеша того обратно отправили. К дому, лошадей стеречь. Долго ждал, до сумерек. Тут и снега прибавилось. Тучи медленно так, будто примеряясь, застилали все снежком. Вдруг крики из леса. Не крики, а вопли бешенные. То ли люди, то ли звери. То ли … – толстяк снова перекрестился, косясь на густые заросли тянувшегося шагах в пятидесяти вдоль дороги, – … не в добрый час. Из чащи, когда совсем стемнело, выбежал рэзеш. Бежал так, будто сам адский кагальник за ним гонится. Только и слышно, как кричал: «Отвязывай коней! Живее!» Тут из леса второй показался. «Стой! – кричит. – Не уйдешь, паскудник!» Парень клянется, это сам Жекю был, правая рука пыркэлаба Косте. Рэзеш тот, первый, уже почти добежал до дороги. И тут падает замертво. Лицом в грязь. А из спины топор торчит. А Жекю, на опушке, завыл от радости. Глаза мутные, весь в грязи и крови. Зубы оскалены, то ли улыбался, то ли рычал. Одним словом – зверь. Тут рэзеш по-настоящему испугался. Вскочил на коня, а командир ему: «Стой, гаденыш! Куда пошел? Я здесь главный!» Еще кричит: «Всех изведу! Она только моей будет!» Чушь!? Не знаю. Но дед Кэлин, из каменотесов, говорит, русалки рэзешей заморочили.
Староста нервно хохотнул.
– Сказки!? Нее. Бабка мне, еще когда под стол пешком ходил, тоже про местных русалок рассказывала. Мол, заманивают и морочат! Сколько обозов той дорогой водил нечисти не встречал. Бог миловал.
Яков промолчал. Ему нечего было сказать. Но староста расценил его молчание по-своему.
– Я тоже в это не верю. Хочешь знать, что я об этом думаю? Так вот. Видать рэзеши клад нашли. Древний. Вот и не поделили. А Жекю, взял сколько смог унести и в бега подался. К валахам.
Толстяк громко высморкался. Лошадь грустно замотала головой. То ли испугалась, то ли побрезговала. Сопли старосты облепили и без того нечистый борт телеги.
– А ближе к лету, – продолжил караванщик, – на том постоялом дворе на болотах бабы от татар хоронились. Говорят, мол, орда за ними погналась. Они детей на руки и в болота. Некрещенные спешились и айда за ними. Слава господу, не догнали. Те ордынцы, что в болото пошли,
