Иван только выразительно похлопал по сумке и ткнул пальцем в узелок Дмитрия:
– С такими вестями не то что про обед – про весь белый свет забудешь.
– Ну что ж, скачите, – ответствовал казачий голова. – Сейчас распоряжусь, чтоб свежих коней вам дали. Запороги, значит, нагрянули. Наслал Господь испытание на Рязанскую землю! Всё за грехи наши прежние расплачиваемся.
Казаки откланялись, шапки нахлобучили и, бегло попрощавшись, как стрелы из лука вылетели на улицу. Вот и лошадки готовы. Вскочили в сёдла, ещё раз помахали казачьему голове: вечером будем, готовь круг. К мосту летели галопом, провожаемые лаем собак, плачем перепуганных детишек, бабьими криками и бранью:
– Куда летите, черти?! Того и гляди, всех с ног посшибаете!
– С дороги прочь, зашибу всех! – Иван неистово хлестанул коня.
– Куда ты, Ванюша? Стой! – это жена Кочергина Татьяна бросилась навстречу.
– Поберегись! – крикнул Иван. – Как видишь, живой вернулся. В город спешу, не до тебя!
«Будто чужой, хоть бы словом перемолвился! Ой, а ежели беда стряслась?» – Татьяна так и присела, невзначай уронив ведро. Колодезная вода выплеснулась на пыльную дорогу.
Прибежала Татьяна к Катерине, застала её трудящейся на грядках:
– Скажи мне, что случилось? Ты ведь наверняка знаешь. Наши вернулись, только что видела их. Скачут в город, никого не видят, даже не поздороваются. Тревожно мне…
Разогнула спину Катерина, повернулась к соседке, молвила:
– Запорожское войско на Русь идет, мне Дмитрий сказывал. Сам видел издали.
И снова Татьяна чуть не упала, пошатнулась, наклонила ведро – и плеснула воды прямо под ноги Катерине.
– Ой, прости! Что же это деется такое? Только пожили мирно – и опять нашествие.
Живы были в памяти михайловцев картины Смутного времени. Немного воды утекло с той поры, как горожане впустили атамана Заруцкого с его казаками-донцами. Планы у атамана были грандиозными; поговаривали, будто Иван Заруцкий намеревается посадить на русский престол сына Марины Мнишек, которого сия девица на вторую букву азбуки прижила то ли от Тушинского вора, то ли от самого атамана. Во всяком случае Заруцкий всюду таскал её с собою. Иные утверждали, будто атаман-сумасброд по прозвищу Тараруй сам метил на трон московских царей. Когда атаман подошёл к стенам града Михайлова, шёл последний год окаянной Смуты. Сладкими речами да посулами прельстил атаман михайловцев, отворили ему ворота стрельцы. Пёстрое воинство Тараруя вступило в стены города. Поначалу-то горожане обрадовались: есть ныне у города надёжный защитник и покровитель. Однако атаман вскоре повёл себя в городе не как защитник – как завоеватель. Грабили и притесняли михайловских обывателей казаки Заруцкого. Не лучше вели себя и иные их земляки, ставшие сообщниками атамана в насильствах и грабежах над согражданами. Когда покинул Тараруй город, вздохнули жители с облегчением. Схватили самозваных воевод, Ваську Извольского
