и считается процесс развития (эволюция), обнимающий весь живой мир: то, что способствует его прогрессу, есть добро, а то, что противодействует, – зло. Моральные представления и понятия вырабатываются людьми для ориентировки в природных и социальных явлениях. Само же общество – всего лишь высшая форма естественной ассоциации особей одного вида. В последние годы делаются попытки генетического обоснования Э. Э., что проявляется в концепциях социобиологии (Э. Уилсон и др.), в которых гипертрофируется значение эволюционно-генетических предпосылок этики. В целом Э. э. имеет существенные методологические недостатки, т. к. сведение общества и морали к явлениям биологического порядка не является научным» (http://www. 5-ka. ru/filos/1246. html).
По мнению автора этих слов, в современной эволюционной этике сложилась опасная ситуация, которая может её вывести за пределы подлинной науки. Эта опасность связана с чрезмерным сближением эволюционной этики с эволюционной биологией. Но нельзя при этом заметить, что это сближение в какой-то мере оправданно. Вполне оправданно в эволюционной этике, в частности, поставить такие вопросы: как и почему зачатки нравственности, имеющиеся у наших животных предков, эволюционировали в человеческую нравственность?
Но автор приведённой цитаты в конечном счёте прав: этика – наука культурологическая, а стало быть, её нельзя интерпретировать исключительно в биологических терминах. В противном случае из культурологии она целиком перекочует в биологию. Между тем она ещё не освободилась от многовековой опеки со стороны философии.
Древние греки, как известно, под философией имели в виду любовь к мудрости. В неё попадали по существу все науки. Между тем процесс отделения частных наук от «философии» наметился уже в античности.
Аристотель сузил значение слова σοφία (мудрость). Он стал понимать под ним «первую философию» (т. е. философию как таковую), которую он стал отличать, в частности, от учения о природе. Он писал: «Если нет какой-либо другой сущности, кроме созданных природой, то первым учением было бы учение о природе. Но если есть некоторая неподвижная сущность, то она первее и учение о ней составляет первую философию, притом оно общее знание в том смысле, что оно первое. Именно первой философии надлежит исследовать сущее как сущее – что оно такое и каково всё присущее ему как сущему» (Аристотель. Сочинения в четырёх томах. Т. 1. М., 1976. С. 182).
В другом месте Аристотель так писал о «первой философии»: «Есть некоторая наука, исследующая сущее как таковое, а также то, что ему присуще само по себе. Эта наука не тождественна ни одной из так называемых частных наук, ибо ни одна из других наук не исследует общую природу сущего как такового, а все они, отделяя себе какую-то часть его, исследуют то, что присуще этой части, как, например, науки математические» (там же. С. 119).
Аристотель, как видим, определял философию как науку «о сущем как сущем» или «о сущем как таковом», т. е. как науку о любом сущем, о сущем вообще. Сущее – это всё существующее, весь мир, но взятый со стороны всеобщего. Философия при таком понимании её назначения становится тем, чем она и должна быть, – наукой наук, поскольку сущее вообще имеется в любом конкретном сущем, изучаемом в частных науках, – в частности, в естествознании, поскольку сущее как сущее в его предмете входит в тот или иной продукт природы.
Андроник Родосский – руководитель первого «критического издания» трудов Аристотеля в середине I в. до н. э. – поместил «первую философию» после работ по физике. В результате философия приобрела синоним – метафизика (букв. «то, что после книг по физике»)[1]. «Первая философия» в результате оказалась не на первом месте, а на втором.
Указанная перестановка, о которой идёт речь, в какой-то мере принизила роль философии. Между тем сам Аристотель так писал о «первой философии»: «Это безраздельно господствующая и руководящая наука, наука, которой все другие, как рабыни, не вправе сказать и слова против» (Аристотель. Метафизика. М.-Л., 1934. С. 45).
Понимание философии как общей, синтетической науки, как науки наук идёт от Аристотеля, однако в более ясной форме это понимание было выражено Иоганном Гердером в XVIII в. и Гербертом Спенсером в XIX.
Процесс отпочкования частных наук от «философии», которая во многом продолжала сохранять широкое, доаристотелевское понимание её назначения, в западной Европе начался в XVII в. Но этот процесс до сих пор не завершён.
К началу ХХ в. из-под крыла «философии» с трудом вырвались физика, биология и психология. Со временем их перестали воспринимать как философские дисциплины, однако их «философский» протекторат продолжал напоминать о себе ещё очень долго: книга И. Ньютона по механике названа «Математические начала натуральной философии» (1687), книга К. Линнея по ботанике – «Философия ботаники» (1751), книга Ж.-Б. Ламарка по зоологии – «Философия зоологии» (1809) и т. д.
Во второй половине ХХ в. от «философии» стала отделяться культурология, но и до сих пор некоторые её дисциплины продолжают находиться по преимуществу
Г. Гегель придал термину
