Элли.
– Ты тихо не умеешь, – хмыкнул Мика.
– Знаешь, у меня ужасно болит голова весь день и какие-то искры пляшут перед глазами, – вдруг пожаловалась Элли, – сейчас лучше, но все равно не очень хорошо. Пойдем домой.
– Пойдем, – согласился Мика, – только разок прокачусь!
– Не надо, – пробормотала Элли и удивилась, – почему я так сказала? Не знаю, но не надо тебе туда!
– Ерунда! – крикнул Мика и побежал на высокую ледяную горку.
Мика сам не понял, как это вышло, но его резко развернуло, и он ударился о бортик. Во рту стало солоно. Как он умудрился прокусить язык, Мика так и не смог объяснить ни родителям, ни врачу в приемном покое, куда они приехали всей семьей. Кровь не останавливалась, а кончик языка в буквальном смысле болтался. Язык распух, сделали анестезию, и Мика перестал чувствовать боль. Наконец рану зашили, и можно было идти и встречать Новый год, до которого оставалась пара часов. Мика не мог говорить, у него выходило одно мычание, и Элли от этого было грустно и смешно одновременно. На скорую руку накрыли стол, Мике налили супа, и он сидел и печалился, что не может нормально ни есть, ни говорить, при этом первое было гораздо обиднее. Элли тоже ела суп, за компанию.
Под бой курантов папа пожелал Мике ничего не прокусывать и не ломать в новом году, а Элли – учиться хорошо. Все, кроме Мики, закричали «ура». Мама зажгла бенгальские огни и заявила, что на улицу сегодня семейство не отправится, несмотря на ежегодную традицию ходить на городскую елку после двенадцати. Никто не возражал, поэтому все завалились на диван-кровать в гостиной и смотрели телевизор, пока не уснули.
Утром Элли снова пожаловалась на головную боль и «искры». Мама потрогала ее лоб, позвонила знакомому врачу. Элли обследовали совсем недавно, но причину головных болей так и не выяснили. После таблетки боль прошла, но искры не исчезли. Они появлялись тут и там, скакали и веселились, но кроме Элли их никто не видел. К обеду искры, наконец, решили оставить ее в покое. Мика чувствовал себя прекрасно, язык вернулся в прежнее состояние, швы ощущались, но это была ерунда по сравнению со вчерашним вечером. Играли в лото, потом дошли до городской елки, но кататься с горок никто не захотел. Спать легли не так поздно, как в предыдущую ночь, но все равно не рано.
Мике снился какой-то сон-боевик с танками и взрывами, когда вдруг из одного танка вылезла Элли и сказала:
– Проснись! Скорее, скорее, не то ничего не узнаешь!
– Что?! – спросонья заорал Мика.
– Тише! – Элли зажала ему рот ладонью. – Слышишь?
Мика слышал. Мелодия звучала где-то на улице. Дверь на балкон была закрыта, а длинная полупрозрачная штора отчего-то колыхалась, словно чудом отбившаяся от моря волна. Элли подошла к балкону.
– Веришь теперь? Веришь, да? – глаза ее блестели. – Ну, мне пора.
Она завернулась в штору-шлейф и открыла дверь. Холодный воздух вместе с мелодией наполнил комнату.
– Там зима! Мороз! Ты чего?! – Мика рванулся к сестре.
– Нет,
