ой локации или наличие той или иной крови в твоих жилах не делает тебя ни лучше, ни хуже других.
Но вот гордиться своей принадлежностью к тому или иному народу, языку, к той или иной культуре, равно как и к месту твоего появления на свет, не только можно, но и, на мой взгляд, должно. Ведь эта совокупность факторов, помимо социального происхождения, воспитания, образования, и формирует личность. И в данном случае окружающая индивидуума этнокультурная среда является едва ли ни главным.
Итак, место моего рождения – Москва, город, куда в поисках лучшей доли в далекие 1920-1930-е из деревень и вёсок приехали мои дедушки и бабушки. Кто-то – для поступления в столичные вузы, дорогу в которые простолюдинам открыла советская власть, а кто-то – спасаясь от голода и репрессий, так же результат действий советской власти…
Перебраться, надо сказать, они успели очень вовремя, ибо последующая вскоре сплошная коллективизация наглухо захлопнула дверь в города крестьянам, фактически прикрепив их к земле, словно крепостных – колхозникам паспорта были не положены. Да и оставшуюся в сельской местности родню ретивые строители светлого будущего живо записали во «враги народа» из-за наличия у них в хозяйстве коровы и лошади…
С детства в домах моих родных, помимо русской, я слышал разноязыкую речь – карельскую и вепсскую, польскую и украинскую. Столь разные корни и могли переплестись только в такой многонациональной стране, как наша, и в таком разно-племенном мегаполисе, как Москва, которая, словно бескрайнее море великой русской культуры, вбирает в себя реки и ручьи из больших и малых народов…
Я родился в Сокольниках, и после краткого пребывания в районе Аэропорта в середине шестидесятых переехал с папой и мамой в новый район – Мазилово, явив собой живой пример исхода москвичей из бараков, полуподвалов и коммуналок в типовые «быстростроевские» пятиэтажки. Их потом прозовут «хрущобами», что во-многом, справедливо, ибо, как шутили москвичи, «совмещенными в них были не только ванна с туалетом, но и пол с потолком». Но именно эти нехитрые строения решили тогда остро стоявший жилищный вопрос.
И именно пятиэтажное Фили-Мазилово, один из московских районов массовой застройки 1960-х, стало для меня той малой Родиной, о которой вспоминаешь в минуты испытаний, которая снится вдалеке от родной земли. Большую часть жизни я прожил тут, на Кастанаевской улице – нашем мазиловском «Бродвее». Затем переехал неподалеку, но связи с родными местами не терял.
Именно Мазилово стало для меня сакральным местом. Местом, где я рос и взрослел, где учился в школе, где жили мои друзья-товарищи юности, где встретил первую любовь, где пережил первую потерю. Местом, где познавал окружавший меня мир, и откуда, в конце концов, «вышел в люди». Так или иначе, именно мазиловские «завязки» и «обстоятельства» предопределили мою жизненную дорогу – судьбу офицера, защитника Отечества, и стезю литератора.
Как гласит пословица, всяк кулик свое болото хвалит, поэтому, конечно, не случайно, что сюжеты историй и рассказов этой книги берут корни в Мазилове. Или случились там, или «родом» оттуда, как и их герои. Кто-то из них – реальные люди, жившие в этом московском районе во второй половине прошлого века, кто-то – вымышленные персонажи. Или, вернее, обобщенные – имеющие своих прототипов. Тем не менее, в художественных произведениях сборника любые совпадения с действительностью носят абсолютно случайный характер. Ну а москвоведческие заметки соответствуют своему жанру. В них автор выступает в роли краеведа и описывает Мазилово таким, каким застал его в детстве и юности, полвека назад…
Как говаривали классики, вперед, за мной мой читатель!
Часть I
Мазиловские были
Светка
(маленькая повесть о любви)
Светку я знал с детства. Жила она в кооперативных девятиэтажках наискосок от наших хрущевок. Но училась не в нашей или соседних, общеобразовательных, а в английской спецшколе, через два квартала. Ее на рубеже веков снесут и выстроят новую, обыкновенную. А прежнюю в народе называли «еврейской». Хотя это и было несправедливо, ибо учились в ней не только и не столько евреи, сколько отпрыски разноплеменной партсовноменклатуры, МИДаков среднего звена, дети и внуки артистической и художественной богемы, внешторговцев и «внутренних» торгашей, кавказцев и прочих товарищей, у кого в эпоху «развитого социализма» водились связи и деньги.
Просто так, «с улицы», в то учебное заведение не брали. Чтобы попасть в спецшкольники, у родителей счастливчиков должен был быть блат, по крайней мере, на уровне городского звена. Немногочисленные представители класса-гегемона, в основном, из рабочей интеллигенции, которыми для поддержания видимости пролетарского характера государства РО-НОшное начальство вынуждено было разбавлять вышеперечисленные прослойки, лишь подчеркивали общее правило.
Спецшкольников, большинство из которых, жили, естественно, не в наших палестинах,
