говорю «нашего» только потому, что последние несколько лет он стоял в нашей квартире, но изначально принадлежал моему двоюродному деду, после смерти которого и перекочевал к нам. Потеснив всю остальную мебель, большей частью стандартную и безликую. Этот старомодный шкаф изменил стиль квартиры, заставив пересмотреть всех нас отношение к окружающему пространству, определив его раз и навсегда как наш дом. Да, пожалуй, он внёс в нашу жизнь стабильность, которой ей не хватало, и сделался тем краеугольным камнем, без которого никакая стабильность в принципе невозможна.
Когда его внесли и поставили на приготовленное заранее для него место, он казался пришельцем из другого мира, мастодонтом, гробницей ушедшей эпохе, вещью не к месту. Но постепенно и незаметно всё это сгладилось, и именно шкаф уже начал управлять домом. Так, сначала дом покинули безликие стулья восьмидесятых, приобретённые где-то по случаю, поскольку других тогда купить было нельзя. Вместо них появились удобные полукресла и вслед за тем – бюро с бесчисленными потайными ящичками и дверками (типично женская вещица), хранящее теперь и мои секреты. Потом вместо колченого журнального столика румынского гарнитура семидесятых объявился круглый – красного дерева, с изящными ножками в виде изогнутых лебяжьих шей, на который так и хотелось поставить кофейную чашечку. И тут обнаружилось, что старенький и прежде, лет двадцать назад, казавшийся роскошным сервант, всё того же румынского гарнитура, нуждается в немедленной замене, и его вытеснила изящная витрина, вместившая в своё сияющее стеклом и светом чрево все те случайные и милые сердцу предметы, которые каким-то чудом ещё сохранились у нас. Вот с этой витриной, сделанной по старым образцам каким-то неизвестным краснодеревщиком в Малайзии, и вёл беседу старый ореховый шкаф, чей возраст, возможно, приближался уже к двумстам годам.
– Люди – существа странные, суетные, – говорил старый шкаф, – им всё не сидится на месте, всё что-то нужно, и покоя от них никакого нет. И ещё – они растут. То ли дело мы, вещи: какими нас мастер сделал, такими и живём свой век.
Новенькая витринка не имела ещё никакого практического опыта, а потому молчала. Её молчание нисколько не смущало шкаф, и он продолжал свой монолог.
– Но без людей наша жизнь была бы невозможной, это надо признать. Да и привыкаешь к ним со временем, как к своим собственным ящичкам и дверкам, – он скрипнул рассохшейся от времени дверкой и закашлял, точь-в-точь как показывала Стеша: – Кх-кх-кх.
– Вот, к примеру, мой прежний хозяин… – продолжил шкаф прерванные рассуждения. – Я же его знал с младенчества. Когда он родился, я уже лет двадцать стоял в комнате его матери, так что на моих глазах он и родился, в той же самой комнате. Крику-то было, крику, что от несмазанного колеса деревенской телеги, на которой по четвергам привозили в дом овощи.
Шкаф опять помолчал, точно сверяя сказанное со всеми теми впечатлениями, которые накопил
