которой склеились папины носки.
– Откуда ты знаешь? – прошептал ребёнок. – Шкаф рассказал?
Я отрицательно покачала головой, не желая, чтобы на честный старый шкаф пало нехорошее подозрение.
– Сама догадалась.
– Да, – призналась Стеша, – очень хотелось попробовать, мятные ли они, а то ведь от кашля только мятные помогают.
– Ну и как? – полюбопытствовала я.
– Мятные! Ты разве не слышишь, шкаф больше не кашляет, выздоровел.
В это время другая дверка шкафа беззвучно приоткрылась, точно оттопырились уши, и теперь казалось, что шкаф прислушивается к тому, что о нём говорят.
Стеша соскочила с кровати и зашлёпала босыми ногами по полу. Подойдя к шкафу, притворила обе его дверки, издавшие при этом недовольное поскрипывание.
– Подслушивать нехорошо, – ласково наставляла она старый шкаф, знавший не одно поколение маленьких девочек и мальчиков, – ушки могут заболеть.
Я смотрела на огромный платяной шкаф и на маленькую девочку, поглаживающую пальчиками его полированный бок, и думала: как всё-таки хорошо, что есть старые вещи, которые хранят наши традиции и порой, даже незаметно для нас, напоминают о них самим своим присутствием в доме. О чём в это время думал старый платяной шкаф, я не знаю, но догадываюсь, что о чём-то очень хорошем, судя по тому, как нежно подрагивали и мерцали в свете утреннего солнца разноцветные стёклышки его дверей.
Что хорошего может произойти в старой лифтовой кабине
Володька стоял перед лифтом и что было силы жал на красную пластиковую кнопку, которая всё не загоралась и не загоралась. Обычно он предпочитал подниматься пешком, оно и быстрее, чем в этом почтовом ящике, на который больше всего походил их старенький лифт, но сегодня тащиться пешком ему было влом. В лифтовой шахте что-то звякнуло, натужно заныла усталая лебёдка, но кнопка не загорелась. Володька тихо выругался. Эта дворовая привычка, которую он тщательно скрывал от родителей, нет-нет, но прорывалась. Во дворе ругались все, неумение вставить в разговоре острое словцо тут же становилось поводом для насмешек, и Володька (ему уже шёл шестнадцатый год) это знал и прекрасно мимикрировал в дворовую среду, в которой ощущал себя как рыба в воде. Был он мальчиком из профессорской семьи, но отца услали в длительную командировку, мама уехала вместе с ним, а его оставили на попечение старшей сестры.
Сестре было не до него, так что Володькиным воспитанием занимался двор, да ещё книги, те он читал в огромном количестве и без разбора. Любовь к книгам – это было то, что ему привили в семье, да ещё, может быть, какую-то внутреннюю интеллигентность, которую он теперь тщательно скрывал от приятелей. Только натуру скрыть трудно, она всё равно лезет наружу – в построении фразы, в подборе слов, да даже в том, что ты задумываешься над теми вопросами, о которых твои сверстники просто не догадываются.
Двери лифта нехотя открылись,
