Иван Александрович, – темнеть уже начало, а народ на том берегу всё не расходился, разговоры разговаривал, ждал, что же дальше будет. И моя будущая, тогда ещё шестилетняя, мама среди них ходила, то плакала тихонько, чтоб никто не заметил, то прислушивалась, о чём люди гуторят. Наконец вдали, на левом берегу появилась маленькая женская фигурка. Видно было, как лодку от причала отвязала, сама в неё запрыгнула, от берега оттолкнулась, а норовистая река её опять к берегу прибила. Ещё попытка, ещё – и наконец лодка вырвалась на простор. Началась упорная борьба и с ветром, и с волнами, а самое главное – с течением. Река всё пыталась унести лодку туда, куда она стремилась сама, к океану, но гребец попался упорный и сильный. В этой борьбе Вера сумела победить, и лодка ткнулась носом рядышком с тем местом, откуда несколько часов назад отплыла. Старый лодочник Вере руку протянул, она вылезла, шатаясь от усталости и напряжения. Подошли мужики, молча вытащили лодку на берег, перевернули, и осталась она там до весны – пережидать надвигающуюся зиму. А Вера через раздвинувшуюся перед ней безмолвную толпу прошла, сестру разыскала, обняла её, поцеловала да сказала так, чтобы всем слышно было:
– Пойдём, собираться будем, нас в другое место переводят, на этом же берегу. Далеко отсюда, но ничего, доберёмся. Завтра и уйдём, – да в избу школьную повела.
А утром случилось чудо. На рассвете девочки обнаружили у дверей поленницу сухих берёзовых дров. Рядом лежали мешки с продуктами. Кто доставил всё это богатство, так и не удалось узнать. А затем в школу пришли дети – большая часть из значившихся в списках. А ещё через несколько дней и остальные ходить стали. Учительницей Вера была хорошей. Её лёгкое волжское оканье было настолько заразительным, что скоро половина села вполне заметно окать начали – у детишек своих переняли.
Весной 1924 года жильцов в избе прибавилось: к сёстрам приехали из Иваново-Вознесенска на постоянное жительство остальные члены семьи – дедушка с бабушкой и тремя другими детьми. Я не раз задавал вопрос, что заставило их перебраться в Сибирь, но дедушка всегда отвечал односложно: «От голода бежали». Я удивлялся, ведь в последующие годы засухи не было и страна вздохнула с облегчением – голодная пора закончилась. Но дедушка повторял и повторял, как заученное: «От голода бежали», – и всё.
Летом семье удалось и в большую избу перебраться, и урожай хороший снять – на зиму должно было хватить. В общем, жизнь налаживаться начала. Но судьба-злодейка настигла их и здесь. В начале осени бабушка заметила, что младшая дочка начала ни с того ни с сего прихрамывать. Дальше – больше: появилась боль, которая день ото дня только усиливалась.
Пришлось снова воспользоваться услугами лодочника и отправиться на приём к доктору в волостной центр. Доктора не нашлось. Вернее, в штате-то он вроде бы числился, но на деле его не существовало, а роль врача исполнял пожилой фельдшер. Он ничего путного сказать не смог, лишь ценный совет дал:
