было бы совершенно невозможно. Но исходя из того, что он не скрывал выдачу ссуды, значит, деньги выдали официально.
Осталось только дождаться возвращения царевны с богомолья и через Голицына узнать, не давала ли матушка добро на ссуду. Конечно, у Петруши и царицы Натальи Кирилловны при дворе есть жалованье. Но уж слишком большая сумма. На эти деньги можно было нанять целый стрелецкий полк или собрать ополчение числом двух полных полков.
Ясно одно, деньги для чего-то нужны, и явно не для ярмарки. Преображенское что, глушь да дыра.
Иван Савватеевич почесал бороду и встал:
– Засиделся я у тебя.
Капризов, довольный, что его оставят в покое с расспросами, согласился и, улыбнувшись, произнес:
– Хоть чаю с душистой липой и медком попей с дороги. А то все о делах да о делах.
Боярин Широковатый немного смутился неожиданному предложению и, подтянув руку к груди, произнес:
– Пойду я. Засиделся.
Капризову пришелся по душе отказ боярина, и он, облегченно выдохнув, погрузился в работу.
– Ну, ежели чего понадобится, забегай, гостям всегда рады.
Боярин, охая и кряхтя, поднялся с табурета и направился к двери. Не выходя за порог, он обернулся и перекрестился, глядя на киот. Капризов молча сопроводил его действия пронзительным взглядом.
Иван Савватеевич по своей натуре был жадный и расчетливый человек. Ему очень хотелось стать для царевны вроде названного отца, получать с ее рук поместья и должности, а звание обычного думного боярина его не устраивало. Но получить Софьино благоволение было делом весьма сложным. Для этого нужно особо отличиться, например, раскрыть заговор.
Нарышкины не сдадутся никогда, и вряд ли они, сидя в Преображенском, умилительно смотрят на провинциальную деревенскую пастораль. Произнеся это почти вслух, боярин брезгливо сплюнул на землю и сам себя выругал за это мерзкое иноземное слово.
А заговор зрел. Он точно был в этом уверен. Заговор – это как нарыв: он тихо зреет, пока не прорвет и не зальет все тело гноем. А гной – это Петруша и его увлечение иноземными вещицами. Ну, все Нарышкины одинаковы.
– А, почитай все, – махнул рукой Иван Савватеевич, глядя на боярские хоромы боярина Калугина.
За посадским двором подьячего Разбойного приказа Гнуси мелькнула отороченная собольим мехом шапка стрелецкого старшины. Иван Савватеевич слегка прищурился, пытаясь рассмотреть, какая особа захаживает к подьячему. Шапка мелькнула над забором, сколоченным из крепких сосновых досок, затем пропала и вновь появилась, но уже в конце улицы.
«Ловко шагает, и не поспеть за ним. А дело весьма любопытное. И мне бы поспешать надо», – подумал про себя боярин и крепче подтянул пояс, чтобы брюхо не сильно отвисало, и устремился вслед за мелькавшей среди дворов шапкой. Пару раз он оступился, чуть не слетев с мостков в грязную апрельскую жижу посадских слободок.
«Бегаю, аки холоп», – подумал Иван Савватеевич.
Но желание быть в курсе всех событий в жизни столицы и извлекать
