чиво). Он разобьется, разобьется…
ОПЕРАТОР: Можете подтвердить, что вы на безопасном расстоянии?
АБОНЕНТ: (Неразборчиво.)
ОПЕРАТОР: Абонент, у вас все нормально?
АБОНЕНТ: Он разбился, разбился вдребезги. Господи, самолет горит…
ОПЕРАТОР: Пожарные команды прибудут менее чем через минуту. «Скорые» тоже. С вами кто-нибудь еще есть?
АБОНЕНТ: Самолет весь дымится – он (неразборчиво). Господи, что-то взорвалось, похоже на огромный огненный шар…
ОПЕРАТОР: Пожарные уже на месте.
АБОНЕНТ: Я почти не вижу самолет, только дым и пламя. Поздно, слишком поздно. Оттуда никому живым не выбраться.
Пролог
Не беги, иначе упадешь.
Мимо парка, вверх по склону. Жди зеленого человечка, нет, еще нет…
Вот!
Кот в окошке. Как статуя. Только кончик хвоста чуть шевелится. Туда-сюда, туда-сюда.
Нужно перейти еще одну дорогу. Зеленого человечка нет и регулировщицы тоже, а ведь должна быть…
Смотрим вправо-влево. Нет, еще нет…
Ну!
Не беги, иначе упадешь.
Почтовый ящик, потом фонарный столб, автобусная остановка, затем скамейка.
Большая школа, не моя. Пока не моя.
Книжный магазин, пустой магазин, потом контора риелтора, где продают дома.
Теперь мясная лавка, там в витрине висят перехваченные за шеи птицы. Я зажмуриваюсь, чтобы не видеть, как на меня таращатся их глаза.
Мертвые. Все мертвые.
Часть I
Глава первая
8:30. Майна
– Перестань, иначе упадешь!
Шедший целую неделю снег спрессовался в наледь, и подстерегающие каждый день опасности по ночам припорашивает свежим снежком. Через каждые несколько метров мои ботинки едут дальше, чем туда, куда ступают ноги, и внутри у меня все замирает, когда я мысленно готовлюсь упасть. Мы движемся очень медленно, и я жалею, что не догадалась повезти Софию на санках.
Она неохотно открывает глаза, медленно, по-совиному, поворачивая голову от магазинных витрин, и утыкается лицом мне в рукав. Я сжимаю ее обтянутую перчаткой руку. София не выносит вида птиц, висящих в витрине мясной лавки, чьи яркие перья на шее жутковато контрастируют с безжизненными глазами, которые они в свое время оттеняли.
Я тоже терпеть не могу смотреть на этих птиц.
Адам говорит, что эта фобия перешла к Софии от меня, словно простуда или какое-то ненужное украшение.
– Тогда откуда она у девочки? – спросил он, когда я стала возражать. Адам вытянул вперед руки, повернувшись к невидимой толпе, будто отсутствие ответа лишь подтверждало его правоту. – Только не от меня.
Конечно, нет. У Адама нет слабостей.
– «Сейнсберис», – произносит София, оглядываясь на магазины, когда мы отходим на безопасное расстояние от птиц. Она по-прежнему произносит это название как «фейнбвис», отчего у меня сладко щемит сердце. Именно эти мгновения я очень ценю, ради которых сто́ит жить.
От ее дыхания в воздухе повисают крохотные облачка пара.
– Теперь обувной магазин. А сейча-а-ас… – София растягивает слово, выжидая, когда наступит время. – «Овощи-фрукты», – объявляет она, когда мы проходим мимо. «Овочи-фукты». Господи, как же я ее люблю!
Этот ритуал начался еще летом, тогда София буквально сгорала от нетерпения, так ей хотелось пойти в школу. Вопросы сыпались градом. Какая у нее будет учительница? Где они станут вешать куртки? Будет ли там пластырь, если она оцарапает коленку? И скажи мне еще раз, какой дорогой мы туда пойдем? Я повторяла ей снова и снова: вверх по склону, через дорогу, потом еще раз через дорогу, а затем на главную улицу. Мимо автобусной остановки около средней школы, вдоль торговых рядов, где книжный магазин, контора риелтора и мясная лавка. За угол к «Сейнсберис». К обувному магазину, потом мимо магазина «Овощи-фрукты», полицейского участка, вверх по склону мимо церкви – и мы на месте.
С Софией нужно иметь терпение, и это дается Адаму с трудом. Ей надо все повторять снова и снова. Убеждать, что ничего не изменилось и не изменится.
Первого сентября мы вместе с Адамом провожали Софию в школу. Взяли девочку за руки, чуть раскачивая ее между нами, будто мы по-прежнему нормальная семья, и я обрадовалась появившемуся оправданию навернувшимся у меня на глаза слезам.
