пришлось накладывать швы на раны.
– В швах я не виновата. А твои свидетели, ябеды Жан-Луи и Бьянка, не сказали, что он сам задёргался, замахал руками и свалил с этажерки бюст какого-то философа себе на голову? Папа, ты не знаешь случайно, тот философ был «реалист» или «зеркалист»?
– Какая разница!
– Просто интересно – за меня он был или против?
– Анна-Мария, ты совершила дурной поступок. Почему я не вижу раскаяния?
– Потому что я не виновата! Учитель сказал, что все мы ему только снимся. И весь мир существует только у него в голове.
– Поэтому ты решила бить его по голове, борясь с несовершенством мира в его лице? – хмыкнул король. – Да ты, оказывается, бунтовщик.
– Нет, не бунтовщик. До такого я не додумалась, – Анна-Мария с сожалением вздохнула. Хорошо бы было, если бы удар по голове доктора Бэкона и вправду изменил мир, убрав из него эту дурацкую философию. – Он сам сказал мне опровергнуть его.
– И как же удар по голове опровергает теорию о первичности сознания.
– Может, и не опровергает, а даже, наоборот, поддерживает, – согласилась принцесса. – Просто если он прав, и я не существую в реальности, то, значит, и ударить его не могла. Это его сознание само придумало. Наказывать меня не за что.
Анна-Мария пошире открыла голубые глазки, постаравшись придать себе как можно более невинный вид.
– А если он требует наказания, значит признаёт моё существование и свободную волю. Я победила! Пусть ставит мне пятёрку!
Король от неожиданности не сдержался и захохотал, но быстро взял себя в руки.
– Хорошо, я понял, что доктор Бэкон стал жертвой производственной травмы, а не твоего хулиганства. Только зачем ты взяла такой толстый фолиант? Там что, не нашлось чего-нибудь потоньше?
– Он сам сказал, что аргумент должен быть весомым.
Обида
Карета тряслась так, что у Анны-Марии иногда внутри что-то ёкало и приходилось крепко держаться за край сиденья, чтобы не подлетать вверх. Вначале Анне-Марии даже нравилось подлетать, это хоть как-то отвлекало от грустных мыслей. Но приземление каждый раз оказывалось жёстким, и скоро её организм стал требовать прекращения веселья. И принцесса в кои-то веки была с ним согласна. К тому же пыль, проникавшая даже сквозь плотно закрытые окна и двери, забивала нос, щекотала, вызывая звучное чихание.
В другое время такая долгая поездка вызвала бы у принцессы прилив энтузиазма, мешавшего замечать подобные мелкие трудности. В другое время, но не сейчас. Сейчас в душе Анны-Марии жили обида и злость. Она не понимала, почему родители так поступили с нею.
Её последний разговор с отцом ничем не отличался от тысячи подобных, проходивших раньше.
– Дочь моя, на тебя жалуется учитель математики, – устало сказал король Эд. – Ты сорвала ему урок своими глупыми вопросами.
– Папа, но вопросы вовсе не глупые.
– Какая разница, как звали служанок, если это задача на дроби?
– Как
