приговор, и Эмма кивнула:
– С чего начинать?
– В смысле? – не понял дядька.
– С прополки или со стирки носков?
Взрослые переглянулись, тяжело вздохнув, и разбрелись по делам.
Обнаружилось все через пару дней, когда Галочка поднялась за чем-то на пресловутый чердак.
Запах там стоял еще крепкий, и она сразу все поняла.
Теперь девиц терзали вопросами: «Почему украли? Почему побоялись сказать?»
С Эммой долго беседовали родители – по очереди и вместе. Объясняли, что жизнь любимой сестры была под угрозой. Пытались понять, почему – почему – они боялись открыться? Разве их били когда-нибудь? Разве сурово наказывали? Откуда эта ложь и этот страх?
– Страшно не то, что вы смогли украсть. Хотя это тоже ужасно. Страшно то, что твоя сестра могла умереть. Ты меня слышишь? – пытался достучаться до дочери Илья.
Эмма стояла молча и разглядывала свои сандалеты.
Наконец отец не выдержал, подошел к дочери и сильно встряхнул ее за плечи.
Она подняла на него лицо, посмотрела внимательно, с интересом и вовсе без страха и тихо произнесла:
– Попробуй только ударь!
Отец вздрогнул, мать заплакала, а Эмма вздохнула и вышла за дверь.
А вот родители Эллы впервые задумались. Точнее, перепуганная мать накручивала растерянного отца, справедливо обвиняя во всем племянницу.
Он молчал, а потом рявкнул:
– Да хватит! Я понял. Только ты не поняла, что она мне такая же дочь, как и Элла!
– Я понимаю! – шепотом, оглянувшись, словно боясь, что их услышат, ответила Туся. – Только… Только теперь я ее боюсь. Понимаешь? Не знаю, что можно от нее дальше ждать!
Расстроенный муж махнул рукой и вышел на крыльцо покурить.
Именно с того дня, хотя, казалось бы, все скоро было забыто, отношения между братьями и их женами изменились.
Был еще случай – девочки подобрали одноглазого бездомного котенка, плешивого и блохастого. Взять в дом котенка не разрешили – конечно же, в частности, из-за того, что пушистые животные были противопоказаны Элле.
Котенка было велено немедленно отнести обратно и категорически про него забыть.
Эмма ослушалась – котенка они пристроили к соседке, сердобольной бабуле, и бегали его мыть, чесать и кормить. Кончилось все блохами – и это, слава богу, была самая мелкая из возможных неприятностей.
Когда открылась и эта ложь, снова поднялся скандал. «Опять вранье и непослушание! Опять риск для здоровья Эллы! Как ты могла?» – все дружно орали на Эмму, а она, подняв свои невинные глаза, успела промолвить:
– А что, я одна? Я одна туда ходила и мыла его?
Тут к ней подлетел дядька и дал ей затрещину. Отец негодницы побледнел, а мать закричала:
– Не трогай
