не беспокоили юношу.
Они жили порознь, не часто пересекаясь: обоим это подходило. Иногда Иван звал Егора помочь – тот никогда не отказывал, и если занимался в эту минуту чем-то своим, то охотно всё бросал: «Подождёт».
Егор ел один. Когда на озеро приезжали друзья Ивана, тот приглашал Егора «вместе посидеть», и юноша всегда соглашался, но каждый раз это ощущалось какой-то благодарностью в сторону начальника станции. Возле домика Егора находился удобный сход в воду, прикрытый с одной стороны мысом, образовывавшим правый берег Ивановой бухты. С другой стороны громоздились камни, на самом большом из которых – сером ледниковом валуне – Егор любил сидеть на закате. С началом июня юноша всё чаще, взяв свои простые снасти, уходил в вечерних сумерках на середину озера, возвращаясь уже с восходом. Наблюдая со стороны, сложно было сказать, когда и сколько он спал – ясно лишь, что спал он не много.
Июнь выдался жарким и богатым на грозы. В районе озера ветер гонял тучи кругами, а перед самым закатом сминал массы водяного тумана в грозную черноту. Непогода, громыхая и всаживая с треском молнии в случайные деревья, резвилась и растрачивала свою удаль по-над Пайтымом.
Того же хотелось летом Ивану.
Зимой он напоминал джеклондоновского Волка Ларсена, выброшенного со своим разломанным кораблём на последний берег, но стоило лесу снова стать зелёным, наполниться птичьим пением, и природная жажда жизни разгоралась в его узких глазах. Иван начинал меньше пить, по делу и без дела гонял по озеру, ремонтировал, строил. Возил на станцию женщин.
«Начальника озера» хорошо знали в бывшем совхозе «Дальний» (теперь именовавшемся не иначе как фермерское хозяйство), в паре деревень к востоку от города. Постоянного романа Старорук не имел; он любому стал бы отрицать самую возможность заняться семейной жизнью. Внутри же такой жизни он и желал, и боялся. Боялся, потому что детство его было совсем не таким, каким положено быть детству, а семья – не тем, что хочется вспоминать, перебирая старые фотографии. Он строил: по берегу стояли уже пять приземистых срубов. В таком количестве не было причины: друзья останавливались в «спасовке» и лишь изредка занимали один или два. Теперь в дальнем поселился Егор. Один из домов перестал пустовать, а вместе заполнился и один уголок в пустоте Иванова сердца.
Из всех знакомых с Иваном женщин чаще всего на станции бывала Варвара – ветеринар с рыжими волосами, зелёными глазами и кошачьими какими-то манерами: своеобразной грацией, которая имеет большое влияние на мужчин в провинции. Выглядела она ровно на свои тридцать три, жила одиноко, легко, без страхов и лишних стеснений. Однажды она выручила Ивана. Дело было зимой; Старорук сильно заболел, а поскольку ко врачам его могла отправить только кома, Иван дотянул до момента, когда стало совсем дурно, и невозможно было ни спать, ни есть из-за жара, кашля и тошноты. Скрипя зубами и рискуя слететь с дороги или попасть на встречную полосу, Иван приехал к Варваре не за помощью – «за какой-нибудь таблеткой, поскольку водка с перцем не помогает». Оставаться он наотрез отказался, а на предложение Варвары поухаживать за ним на станции страшно выпучил
