наконец-то дождался – жилья.
Вначале – в дверной проём. Сквозь него, потом уже, – в комнату. Шагнёт, ещё и ещё. Ступает – почти неслышно.
Присядет где-нибудь тихо. На табуретке, обычно, той самой, с расшатанной ножкой. На той, на которой он, листки положив на неё, подолгу порой рисовал.
Закурит. Свой «Север». Или – вонючий, мятый «Прибой». А то и «Памир». И реже – «Дымок» или скромную «Приму». Пепельницу поставит. Пепел в неё стряхнёт.
Шумно вздохнёт. Затихнет. Грустно сидит. Молчит.
Робко этак попросит разрешения ванну принять, погреться малость, а лучше – прогреться как следует, это полезней, а то, похоже, простыл, да и тело просит, вместе с душою, мытья.
Напустит горячей воды, натурального кипятка, заляжет в ванне, предварительно дверь поплотнее закрыв, и лежит в облаках густейшего пара, подолгу, – парится, выздоравливает.
Выйдет, красный весь, ну точно, как рак, именно такого цвета, прогревшийся так, что все косточки размягчились, разомлевший, здоровый, довольный.
Сядет на кухне, воду вскипятит, заварки насыплет побольше дождётся, когда она настоится, наливает её в стакан, да покрепче, щедрее, кипятком доливает, ложечкой позванивает, – чаёвничает, это так называется, – а напрашивается простое: чай дует.
Оттаивает, отходит от мытарств.
Так и разморит его, и устанавливает он свою раскладушку, приляжет прямо в одежде – и дрыхнет.
Однажды, в январе шестьдесят девятого, встал Ворошилов на постой, временно, ненадолго, у Гали Акуловой.
Начал там рисовать – и увлёкся. Время для него сместилось. Где ночь, где день, он уже не разбирал. Словно в другом измерении находился. Только и делал, что работал. Ни о каких там амурах и речи быть не могло. Просто – в очередной раз дорвался художник до возможности, до смешного простой, – в домашних условиях, у хорошей знакомой, любящей искусство, поработать. Вот он и потрудился на славу.
Я приехал к нему в Медведково – и ахнул. Куда ни повернёшься, куда ни шагнёшь – везде были Игоревы работы. Да какие! Нередко – шедевры. Живопись, в основном.
Работы грудами лежали на полу, под ногами, свалены были возле стен, кое-какие – прикреплены кнопками на стенах, валялись в прихожей, на кухне, заполняли всё жилое помещение этой однокомнатной квартиры.
Посреди них, босиком, расхаживал довольный Ворошилов.
Он показывал мне свои создания – вот ведь какая счастливая случайность: хотел здесь просто переночевать да, возможно, немножко порисовать, да вдруг как пошло, и остановиться уже невозможно было, и он двигался вперёд, рисовал и рисовал, благо хозяйка, Галя, подсобила и с красками, и с бумагой, и ничего искать не надо было, всё оказалось под рукой, и никуда уходить не надо было, в ночь, на холод, а можно было сидеть себе здесь, в тепле, и вкалывать, – и вот он, результат.
Ворошилов делал широкий жест рукой – и указывал на то, что он здесь наработал.
Увиденное
