непромытыми.
Руками, обеими, сразу, быстро, как мельница, машет.
Голос дрожащий, пускающий петуха, всё смелей подаёт.
И даже с места привстал.
Чтобы в зале все его видели.
К советским третьестепенным поэтам он обращается.
Требует ультимативно, чтобы его на эстраду выпустили поскорее, людям стихи почитать.
Советские третьестепенные поэты между собою переглядываются, не зная, как им вести себя в щекотливой такой ситуации. Совещаться тишком начинают.
А публика в зале бурлит, бушует, – веселья требует.
И уже кричат отовсюду завзятые энтузиасты:
– На эстраду пустите парня! Пусть читает! Имеет право! Мы послушать его хотим!
И советские третьестепенные поэты натиску публики уступили. Подняться к ним паренька сообща пригласили.
Паренёк на эстраду вышел.
Стоит, смущается, мнётся.
И щёки уже не розовые, а здорово покрасневшие.
Спрашивают его советские третьестепенные поэты, миролюбиво, вполне дружелюбно спрашивают:
– Кто вы будете? Как объявлять вас?
Паренёк отвечает им робким, дрогнувшим голосом:
– Батшев.
И, после мучительной паузы, невнятно и скромно:
– Владимир.
Тогда предводитель советских третьестепенных поэтов решительно всем объявляет:
– По убедительной просьбе многих собравшихся ныне в зале Политехнического любителей нашей поэзии выступает сейчас молодой поэт, Вадим, нет, Владимир, Бата…шов… Баты…шьян… Болту…шёв… Как, простите? Погромче скажите. Не расслышал я вашу фамилию.
– Батшев я, – говорит паренёк чуть слышно. И густо краснеет.
– Молодой московский поэт Валерьян Бултышов! Прошу!
Показывает предводитель советских третьестепенных поэтов, куда пареньку на эстраде следует встать.
Сам степенно садится рядом с товарищами по профессии. Настраивается слушать приглашённого паренька.
Публика с любопытством ждёт: что же будет дальше?
Вот уж, действительно, случай!
Можно сказать, повезло.
Скука была натуральная, а теперь спектакль начинается.
Паренёк, вихрами потряхивая и щеками пылая пунцовыми, неуверенно, спотыкаясь и страшась, к микрофону подходит.
Видно, делает это впервые.
И вот – начинает читать…
Он обрушил на головы слушателей длиннющую, и скучнейшую, и откровенно бездарную поэмищу, о своём, не потерянном, поколении.
Это была такая чушь и галиматья, что публика в зале мгновенно поняла, с кем имеет дело.
Но – приходилось, пока что, ничего не попишешь, терпеть. Сами ведь подсобили пареньку на эстраду выйти.
Посему – пускай почитает.
Правдолюбцев – следует слушать.
Паренёк – увлечённо читал.
Потряхивая
