style="font-size:15px;"> – Это и показывает, что депеша нуждается в проверке.
Никто уже не сидел, все стояли, потому что встал Меншиков.
Станюкович как открыл рот еще при чтении князем депеши вслух, так и не закрывал его, и, глядя то в этот открытый рот, то в белые глаза адмирала, говорил возбужденно Моллер:
– Я ведь только что – вы слышали? – сказал, что они не дураки, чтобы идти на Кавказ! И вот я оказался прав!
– Депешу, конечно, надо проверить, – выразил свое мнение и Горчаков, вынул часы, медленно открыл крышку, присмотрелся к стрелкам и добавил: – До утра осталось уж не так много, а утро, говорят, вечера мудренее.
– Ваша светлость! Прикажете готовить флот к бою? – вытянулся по-строевому перед Меншиковым Корнилов.
– Нет, это и преждевременно, и… и вообще лишнее, – недовольно ответил Меншиков.
Однако все в этом кабинете, уютно обставленном, поняли вдруг, что бал надобно закончить немедленно.
Но это поняли и в зале.
Полковник Веревкин ждал выхода лейтенанта Стеценко, чтобы узнать от него, что за важная новость получена на телеграфе, и Стеценко не счел нужным скрыть содержание депеши, так как не получил от командующего приказа держать это в тайне; бал же этот был ему противен и раньше, когда он глядел с улицы на ярко освещенные окна.
Он вспомнил три гневные строчки Лермонтова:
О, как мне хочется смутить веселость их
И дерзко бросить им в глаза железный стих,
Облитый горечью и злостью!
И он сказал Веревкину настолько отчетливо и громко, чтобы могли слышать и другие, кто оказался около:
– Неприятельские силы идут к берегам Крыма!
И тут же вышел на лестницу.
Когда из кабинета показались Меншиков и другие, в зале уже все знали страшную новость. Она промчалась по собранию почти мгновенно, как электрический ток.
Фаготы и кларнеты умолкли, но слышен был мощный бас адмиральши Берх:
– Ну вот и доплясались!.. А теперь уж, пожалуй, отсюда и не уедешь!
Та сложная военная операция, которая могла еще когда-то совершиться, молниеносно совершилась уже в испуганном мозгу.
Кто-то крикнул тоскливо:
– А днем-то едва ли уж и извозчиков найдешь!
И мать десятерых малолетних детей, капитанша Юрковская, с побелевшим и сразу опавшим лицом, не желая уже терять ни минуты времени на разъяснения светлейшего, ринулась вон из зала. За ней другие.
Светлейший, впрочем, ничего не разъяснял. Он видел смятение дам, понял, что оно вызвано не кем иным, как тем же весьма исполнительным по службе (кстати, имевшим и боевой опыт на Кавказе), лейтенантом Стеценко, но не счел нужным ни осуждать за это лейтенанта, ни успокаивать кого бы то ни было.
Ему и самому казалось очевидным, что союзники, если они действительно высадятся в Крыму, сейчас же выдвинут сильный заслон на большую дорогу из Севастополя в Симферополь.
Подошедшему к нему
