кто-то держал позади нее, осветила его лицо, и она разглядела шрам на щеке. Кожа была такая бледная, что шрам казался темным.
Глаза были ясными, и она заглянула в них, рассчитывая увидеть ненависть, с которой часто сталкивалась в тюрьме, однако в глазах Эвгенидеса стояли лишь лихорадка, боль да какое-то чувство, которому она не смогла подобрать названия.
– Умоляю, – прошептал он голосом тихим, но ясным. – Не надо больше меня мучить.
Аттолия отпрянула. Однажды в детстве она в сердцах швырнула туфельку и сбила с пьедестала амфору с маслом. Амфора была ее любимая. Она разбилась, и аромат масла для волос витал в воздухе несколько дней. Она до сих пор помнила этот запах, хотя и не понимала, почему вонючая камера могла воскресить в памяти воспоминания о нем.
Она снова склонилась над Эвгенидесом, чтобы убедиться, достигло ли цели наказание.
– Эвгенидес, – сказала она. – Что ты можешь украсть теперь? Одной рукой?
– Ничего, – безнадежно ответил он.
Аттолия кивнула. Пусть Эддис хорошенько подумает, прежде чем засылать к ней своего любимца. Внезапно королева поняла, что он очень молод. До сих пор она не задумывалась о его возрасте и сейчас напомнила себе, что это не имеет значения. Важна только угроза, исходящая от него. И все-таки, глядя на скорчившееся тело, она немного удивилась, что Эддис отправила на опасное дело почти мальчика. Впрочем, и сама Эддис не намного старше, подумала королева. Она, Аттолия, по возрасту не сильно опережает Эддис, однако занимает престол гораздо дольше и имеет больше опыта. Королева обернулась к тюремщику.
– Я просила лекаря осмотреть его.
– Он и осмотрел, ваше величество.
– Укусы на ноге воспалились. – Она указала пальцем на опухшую покрасневшую кожу, видневшуюся сквозь дыры в одежде.
Тюремщик внезапно насторожился:
– Он проверил ожоги, как вы и приказали, ваше величество.
– Только ожоги?
– Вероятно, ваше величество. Таков был ваш приказ, ваше величество.
Аттолия раздраженно вздохнула. Чувство знакомое и, по правде сказать, в чем-то даже приятное.
– Если я не хотела, чтобы он умирал от одного заражения, то разве могла желать ему смерти от другого?
– Простите, ваше величество. Мне очень жаль.
– Пожалеешь еще сильнее. – И обернулась к капитану личной гвардии: – Доставить его в Эддис, пока живой.
Она вышла из камеры и по бесчисленным дворцовым лестницам направилась в личные покои. Через гостиную прошла в спальню, отослала бесчисленных служанок, села в кресло и долго смотрела, как над морем угасают последние лучи заката. Выкинула из головы мысли о воре, лежавшем на полу холодной камеры, но никак не могла отделаться от воспоминаний о своей любимой амфоре, разбитой, и о расплескавшемся масле.
Глава Четвертая
