ребят поедут в Константинополь.
Согласились все, кроме Чарльза. Тот грустно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
А когда я уже собирался отправиться домой, услышал от него:
– Мистер Клеменс, возьмите меня с собой!
Я остановился, обернулся, и Чарльз затараторил со скоростью митральезы:
– Мистер Клеменс, русские дали мне фотокамеру и научили фотографировать, – он показал мне небольшую коробочку. – Мистер Клеменс, возьмите меня с собой на войну!
– А где твоя камера, пластины, как ты будешь все это проявлять? – с недоверием спросил я.
– Пластины для этой камеры не нужны, мистер Клеменс, – ответил Чарльз. – Вот, смотрите!
И он навел ее на мое лицо, нажал на какую-то кнопку, после чего перевернул коробочку. Я обомлел. На задней стенке был изображен ваш покорный слуга – к тому же фото было цветным! Причем четкость снимка была такой, какую невозможно себе представить на наших обычных камерах.
– А теперь я ее могу напечатать, – гордо сказал Чарльз, – и у вас через несколько минут будет фотокарточка.
– Нет уж, нет уж, такой фотокарточкой только детей пугать… – пробормотал я. – Ну ладно, завтра я поговорю с твоим отцом.
Питер долго сопротивлялся, но в конце концов сдался.
– Другие родители посылают детей в пекло битвы, – сказал он, – а мой пойдет на войну всего лишь журналистом… Только не рискуй его жизнью без надобности, хорошо, Сэм?
– Хорошо, Питер, обещаю, – ответил я. – А пока пойдем, распределим работу для первого нашего номера. Его нам нужно делать особенно тщательно.
У меня уже были готовы статьи «Кровавое рождество» и «Одиссея молодого южанина» – о приключениях Джимми Стюарта. Вместе они занимали четыре полосы из шестнадцати. Де Фонтейн попросился взять интервью у Нейтана Бедфорда Форреста – да, этот человек, которого северная пресса изображала исчадием ада, тоже был здесь. Именно он поведет Добровольческий корпус в бой против англичан. Александер возьмет интервью у Джефферсона Дэвиса; кроме того, он будет вести репортажи о заседаниях воссозданного правительства Конфедерации – в этом ему нет равных. Молодёжь разобрала других членов правительства, а также Игоря Кукушкина. Я решил, что будет лучше, если про него напишу не я – все-таки так уж вышло, что мы с ним быстро стали близкими друзьями. А себе на десерт я оставил Джуду Бенджамина.
Тем же вечером я постучался в двери небольшого домика, такого же, как тот, в котором поселили меня. Идя к Джуде Бенджамину, я ожидал увидеть сгорбленного, седобородого старичка-еврея с неизбывной мировой грустью в темных глазах… Но когда дверь открылась, я увидел человека, которому я бы дал от силы лет пятьдесят (на самом же деле мистеру Бенджамину было шестьдесят шесть).
– Марк Твен, разрази меня гром! – воскликнул мистер Бенджамин, увидев меня. – Слышал, слышал, что вы прибыли в наши края! Заходите, заходите, я так рад вас видеть!
И
