оружии. На этом самом-то перстне мы его и возьмем. Ну, все уразумел, Леденцов?
– Так точно, ваше бла… Товарищ, то есть комиссар! Не впервой! Еще, помню, в девятьсот двенадцатом годе…
Да и примолк в испуге. С этим «вашим бла…» и с девятьсот двенадцатым годом он, конечно, промах изрядный дал – сразу ясно, что при царе Николашке Кровавом ту же легавую службу нес. Выходило – совсем уж тупой. Но тупой для такого дела, как сейчас, подходил как раз лучше всего.
Викентий Иванович, ясно, виду не показал, что заметил его промашку.
– В общем, – сказал, – держи перстень, Леденцов, и дуй туда, на Варварку. Да смотри там не лопухнись.
– Никак невозможно, ваше… товарищ комиссар! Разрешите выполнять?
– Выполняй, – разрешил Викентий Иванович. – Потом вернешься – доложишь…
Это «доложишь» было последним, замыкающим звенышком в цепи. Если не вернется докладывать – значит, можно этого трехпалого больше уже не опасаться: Щербатый все сделает.
Так оно, понятно, и вышло – с концами сгинул навсегда трехпалый Леденцов.
И кто во всей цепи был на этот раз за главного? По всему выходило, что он, Федька-Викентий! Тут и считать нечего! Сколько звенышек из всей цепочки нацело им выковано!
Перстень нашел кто? (Это – раз!) Кто засек этого Леденцова (уже покойника наверняка) рядом с Васильцевым? (Это – два!) Кто придумал, как его задержать? (Это – три!) С наганом и вправду вышло здорово, вспомнить приятно! Кто, наконец, вспомнил про перстенек в нужный момент? (Это – четыре!)
Очень гордился собой Викентий, и даже в случайных мыслях себя ни Федькой, ни Федулой в тот вечер не называл.
А Викентий Иванович оценил его заслугу по-своему. Да как!..
Ближе к ночи призвал его к себе в кабинет и протянул какой-то листок:
– На, читай, оголец!
Федька глянул – не поверил глазам. Настоящая метрика, на ней печать с серпом и молотом, и черным по белому выведено, что он – не кто иной, как Непомнящий Викентий Викентиевич, 1922 года рождения, русский, родившийся в Москве, является сыном гражданина Непомнящего Викентия Ивановича, из рабочих, и какой-то гражданки Непомнящей Клавдии Петровны, из мещан.
– Усыновили? – спросил Витька-Федька недоверчиво, боясь спугнуть удачу.
Викентий Иванович усмехнулся:
– Ну считай, что так. Метрика, правда, липовая, и гражданка Непомнящая Клавдия Петровна если и существует на свете, то только по случайному совпадению, но печать самая настоящая, так что комар носа не подточит. Ты только эту метрику где-нибудь тут, в доме, спрячь, а то если вдруг на Сухаревке кому-нибудь попадется на глаза… Я тебе ее позже отдам, да только смотри… Боюсь, ты скоро с именами своими путаться начнешь.
– Чего путаться? – спросил он (уже, впрочем, путаясь). – Всего два: Викентий да Федор, невелика штука запомнить.
Уже давно не было на свете Викентия Ивановича, но он, вспоминая тот разговор,
