развязала шнурок медальона.
– Обещай мне одну вещь…
– Нет, Хлоя, так не пойдет… Это твое любимое сокровище…
Всхлипнув, она подошла ко мне будто в замедленной съемке. Кончик носа у нее покраснел. Хлоя подняла руки и, глядя на меня в упор, стоя совсем близко, надела медальон мне на шею.
– Я не могу принять его.
– Это не подарок. Это обещание.
– Обещание?
– Обещание, что однажды ты мне его вернешь.
– Хлоя, я не знаю, буду ли…
– Обещай! – Голос у нее дрожал.
– Обещаю.
Я чувствовал запах ее волос. Видел свое отражение в ее нефритовых глазах. За эти четыре месяца между нами возникло нечто, что невозможно было отрицать. Никогда раньше я не чувствовал ничего подобного. Никто ничего не объяснял мне, но в этот момент я все понял.
– Ты тоже должна мне кое-что обещать, – сказал я, осмелев.
– Что?
– Что ты меня не застрелишь.
– А зачем мне в тебя стрелять?..
Я не стал ждать. Приблизившись, я поцеловал ее губы, словно нежнейшую вещь на свете. Для меня они такими и были.
Я был уверен, что это может кончиться только тычком под ребра или ударом коленом между ног, а то и всем сразу, но ошибся. Я понял это, когда ее руки обвили мою шею. Ее губы играли с моими. Я мог раскаиваться лишь в том, что не сделал этого раньше. Намного, намного раньше. Разняв губы, мы смотрели друг на друга, упершись лбами. Хлоя улыбнулась:
– Говорят, что первый поцелуй нельзя забыть.
– Я и не собираюсь, – прошептал я убежденно, прежде чем снова прильнуть к ее губам.
В ту ночь она не ушла. Мы, два птенца, хотели провести вместе каждое отпущенное нам мгновение. Я пел ей свою песню. Ее песню. Никогда раньше я не исполнял ничего настолько личного, и оказалось, это все равно что раздеться перед ней. Я был весь как на ладони. Я пел всем сердцем, рассказывая о волшебном уголке в горах, где мальчик, не имевший ничего и потерявший все, нашел тайную пещеру, полную сокровищ и забытых воспоминаний. Место, где умирает ветер. Музей беженцев, где главным сокровищем была она. Волшебница, способная украсть сердце и спрятать его в глубине своих зеленых глаз. Она исцелила меня от недугов и вернула к жизни.
Начало песни было медленным и тяжелым. Настолько, что я, может быть, переусердствовал: у Хлои в глазах блеснули слезы. Но затем, после секундного колебания, ритм исполнился надежды и радости, чтобы устремиться к недостижимому концу. Я не смог сочинить его. Не захотел. Потому что наша история была еще жива. А эта песня закончится только вместе с ней.
Мы уютно свернулись в нашем уголке возле одеял.
– Обещай мне, что эта песня всегда будет нашей.
– Эта песня всегда будет твоей.
– Я мечтаю услышать ее еще тысячу раз.
– Я буду петь ее ветру, чтобы он приносил ее сюда, умирая.
– Думаешь, это возможно?
– Я думаю, все возможно.
Мы спали всю ночь, обнявшись. На следующее утро,
