лавка тут недалеко.
– Для этого я тебе не нужен. Ты и один можешь продать камеру.
– Конечно, могу. Но если я скажу, что она краденая, он за нее почти ничего не даст.
– Она и есть краденая.
– Нет, если ты выдашь себя за Эр Капу.
– Я? А почему я?
– Потому что старик тебя не знает, понимаешь? Можешь сказать, что тебя зовут Рикардо Капа. Или Рауль. Рамиро. Рухенсио.
– Рухенсио? Что это за имя?
– А тебе не плевать, Гомер? – Мое имя он произнес с нажимом. – Главное, чтобы звучало правдоподобно. Это твоя камера, и ты хочешь ее продать.
Переулок был темный, вечерело, мой дом был недалеко.
– Прости, не могу помочь. Спасибо тебе за все.
– А тебе – за ничего! – ответил он раздосадованно, но я уже шел своей дорогой. – Подожди, подожди! Давай поделим выручку.
– Мне не нужны деньги. – Я даже не обернулся.
– Не нужны? Ты что, еще не понял, где находишься?
Я остановился и взглянул на него скорее устало, чем заинтересованно. Между нами было метров десять.
– Насколько мне известно, я в Барселоне.
Полито снова театрально расхохотался. От смеха он даже согнулся пополам, будто не мог совладать с собой, но уже через миг резко распрямился и серьезно посмотрел на меня. Вывод: он ненормальный.
– Ладно, я попробую помочь тебе еще раз. Для начала напомню, где ты находишься, гитарист.
– В Барселоне? – высокомерно сказал я.
– Да, в Барселоне, черт возьми, но я не об этом. Мне кажется, ты кое-что забыл. Ты сирота, и вокруг война. Поверь мне, приятель, тебе нужны деньги. Тебе и с деньгами-то придется хреново.
– Я не сирота.
– Как скажешь. Ладно, гитарист, удачи… – Теперь Полито повернулся спиной и пошел прочь по другой стороне переулка.
Я прекрасно понимал, что это уловки, чтобы заманить меня в сети, но они не отменяли того, что сказанное было правдой. Мне нужны были деньги.
– Ладно! – крикнул я ему как можно спокойнее. – Я помогу тебе с камерой и возьму свою долю, но после этого знать ничего не хочу ни о тебе, ни о твоем ростовщике.
– Разумно, – повернулся он с улыбкой. – Мне восемьдесят, тебе двадцать.
Я подошел к этому мошеннику вплотную:
– Пятьдесят и пятьдесят. Может, я не вырос на улице, но я не дурак.
– Семьдесят, тридцать. Может, ты и не дурак, но большого ума пока не видно. И потом, я делаю всю работу, меньше мне уже невыгодно.
Несколько секунд мы молча мерили друг друга взглядами. Я знал, что попался. Полито плюнул себе на ладонь и протянул ее мне:
– Лады?
Я пожал ему руку, довольный, что сумел выторговать хоть что-то:
– Лады.
– Отлично. Тогда идем. Сюда.
Казалось, Полито торопится, и я поспешил за ним, желая покончить с этим делом.
Он повел меня темными и грязными переулками. Затерянные задворки
