выдохнуть. Аргументов что-то не нашлось.
– Убийца очевиден: сынок, которого Морозов выгнал, вернулся и покончил с ним, – с жаром заявил он. – А всего вернее: сынок сговорился с молодой вдовушкой убить отца и жениться на ней! Наверняка оба пылали страстью. Заманили похотливого старика и прикончили…
Ванзаров обернулся к другу, который разошелся не на шутку.
– Любовь к театру до добра не доводит.
Фыркнув, Лебедев всем видом показал, что обижен до глубины души. Обижались даже кончики его усов. Странно другое: прежде он не позволял себе высказывать версии расследования. Держался исключительно фактов криминалистики. Что же случилось?
– Аполлон Григорьевич, что вы пытаетесь мне сказать?
Вопрос был задан тоном, будто покорный ученик отвесил поклон учителю. Лебедев забыл про обиды.
– Дайте вы этим негодяям завернуть дело на самоубийство. Не лезьте в него, поверьте моему опыту: дурно пахнет… Забудьте и отпустите…
Ванзаров молча смотрел в черную шинель возницы. Подождав, Лебедев убедился, что упрямство чиновника сыска не исправить, не сломить. И ничего не поделать.
– Ну и зачем вас директор департамента призвал? – с досады спросил он.
– Поверите, если скажу, что не имею ни малейшего представления.
– Может, сообщат о назначении начальником сыска?
– Невозможно.
– Отчего же… Давно заслужили… Не все же дуракам начальством быть.
– Шереметьевский знал, что меня вызовут к Зволянскому, старательно нахваливал директора департамента. У меня ни единого предположения.
Лебедев только рукой махнул.
Пролетка подъехала к парадным дверям Департамента, над которыми возвышался кованый козырек, а перед ними мерз пожилой швейцар. Аполлон Григорьевич соскочил и вошел первым, будто не желал больше иметь с Ванзаровым ничего общего. Об этом сообщала его могучая спина.
Поднявшись на второй этаж, Ванзаров вошел в приемную директора. Секретарь Войтов поднялся из-за стола, вежливо поклонился. Такое почтение предназначалось далеко не каждому посетителю. Чиновнику сыска было сказано, что его ожидают. Ванзаров не дал себя уговаривать, толкнул тяжелую дверь кабинета и вошел.
Директор Зволянский был занят важнейшим государственным делом: разглядывал в окно заснеженную набережную с Инженерным замком. Обернулся на шум. В первое мгновение, когда он увидел Ванзарова, на лице его мелькнула тень брезгливости, какую испытывает благородный человек перед чем-то мерзким, с зажившими шрамами и плохо отросшим ежиком волос. Про усы и говорить нечего. Однако в следующий миг Сергей Эрастович вполне овладел собой, изобразил дежурное радушие, сообщил, как рад видеть, и предложил садиться за стол совещаний, который составлял с рабочим столом директора букву «Т».
Сев напротив господина со шрамами, Зволянский не знал, как начать разговор. Осведомился: получили ли
