ом стоит на якоре большой противолодочный корабль «Славный», который собрался было в завод «Янтарь» подремонтироваться, а ему уж третьи сутки, как Калининградский канал на вход не открывают. Со «Славного» всю картину приводнения наблюдали воочию, всерьёз опасаясь, что «вертушка» их не перелетит, а плюхнется прямо им на палубу. Экипаж МИ-восьмого оказался проворным, а аварийные партии «Славного» – вышколенными. Бедолаг похватали из воды за оранжевые жилетики, а уж на самом «Славном» им повезло ещё больше…
Обычно корабль, следующий в завод, сдаёт весь боезапас, а авиация, если таковая имеется, улетает себе в пункты берегового базирования и там весь ремонт чёрт-те чем занимается. На «Славном» таковая имелась и по счастливому стечению обстоятельств, именуемому «февральская погода», никуда пока не улетела – их «кашка» стоял принайтованным на вертолётной площадке. И все «камовцы», понятно, были на борту.
Личный состав боевой части шесть с распростёртыми объятиями принял коллег из военно-транспортной авиации, а боцман, с перепугу, видимо, выдал на «профилактику борьбы с простудными заболеваниями среди личного состава» чуть не месячную норму спирта, пришхеренного «на ремонт». Спасённых довольно основательно обработали шилом снаружи и ещё основательнее – изнутри. Не вынеся вида измученных коллег, к ним сначала присоединились и местные вертолётчики, а затем, так как моряки – народ сплочённый – и весь офицерский состав корабля, включая дежурство и вахту. «Дабы не простудиться».
Видя такое дело, бедные «ярославцы» из Светлого гордо установили в месте погружения МИ-восьмого сигнальный буй… рядом с точно таким же, уже установленным со «Славного». Затем заочно обложили всё своё командование за то, что оно выгнало их зазря в февральскую стужу в море, и слёзно умолили командира «Славного» разрешить им пришвартоваться хотя бы с левого борта, чтобы хоть «горяченького» поесть. Кэп разрешил и «горяченькое», понятное дело, нашлось – выход в море был более, чем оправдан.
А в это время в башне оперативного дежурного дивизии ОВРа, не выбирая выражений и объектов для их применения, гремел командующий авиацией Балтфлота генерал Павловский. Он искренне не понимал, что «кашка» до сих пор делает на борту «Славного», и почему не может тогда самостоятельно произвести эвакуацию спасённого экипажа. Или хотя бы место освободить для его собственного вертолёта, на котором он прибыл сюда чёрт-те откуда, а теперь вынужден выслушивать какие-то маловразумительные мычания флотских! Периодически он и сам начинал маловразумительно мычать, когда на связь выходил Командующий Балтийским флотом, ибо вразумительного, кроме того, что экипаж спасён, ему доложить было тоже нечего. В конце концов, командир двенадцатой дивизии выделил ему катер, но сопровождающим вместо себя отправил командира сто двадцать восьмой бригады, в состав которой и входил «Славный». Отшвартовались и понеслись – «в ночь, в пургу и в снег». Причём реально в ночь, потому что стемнело уже основательно.
Комбриг, моряк опытный, увидев, что с левого борта «Славного» уже ошвартован какой-то «Ярославец», к парадному правому и соваться не стал, отдав приказание швартоваться лагом к «Ярославцу». На то, что «захождение» не сыграли и команды «встать к борту!» не было, он и внимания не обратил – там людей спасают!.. Ступив на палубу «Ярославца», комбриг и командующий тут же напоролись на в дымину пьяного мичмана – командира многострадального катера. Пожилой мичман, впервые в жизни увидевший моряка с лампасами, опасливо на него покосился и, презрев все законы субординации, доверительным шёпотом обратился к такому родному и близкому капитану первого ранга. Опустив за ненадобностью всю уставную белиберду обращения к старшему по званию и по должности, он начал с главного:
– Живы… все!.. Бедолаги!! Все четверо!!! Еле откачали, – проникновенно прошептал мичман, округлив глаза и приложив ладошку ребром к щеке, как бы сообщая большой секрет. И после паузы зачем-то приписал себе явно не совершавшиеся им действия, – Мать их… б!
– Ва-а-ашшш??!!!! – загремел командующий и бедный мичман, прибывший сюда во вьюжную февральскую ночь из маленького и уютного городка рыбаков и арсенальщиков, впервые в жизни искренне возблагодарил Господа, что он «не наш», являясь, тем не менее, убеждённым атеистом.
Как только «Ярославцу» вывалили трап, у него, ясное дело, выставили и вахтенного, и шум внизу на множащихся как по волшебству «шаландах», привлёк его внимание. Матрос понятия не имел, кто такой этот «в лампасах», но, увидев ночью, в пургу и чуть ли не в центре Калининградского залива своего комбрига, вылупил глаза и дал по кораблю четыре истерических звонка. По всем каютам, кубрикам, боевым постам и даже вентиляторным прокатился смех, а кэп, только-только в собственной каюте поднявший стопку в компании замполита и особиста, со смехом пригрозил, что ещё одна такая шуточка, и он снимет к чертям собачьим или дежурного по кораблю, или вахтенного офицера. А то и обоих вместе.
Только что упомянутые созвонились между собой, причём вахтенный офицер говорил, как и положено, с ходового, прихлёбывая кофеёк, изрядно сдобренный
