хочу, чтобы вы сделали вид, что мы любовники. Ваш муж ревнив, он сам в этом признался. И об этой его черте, конечно, быстро узнают наши противники. Почему бы не сыграть на ревности вашего мужа – ради блага государства? Точнее – только на представлении о его ревности: мы вовсе не собираемся вызывать ее в действительности. Тогда в глазах противников его тайная недоброжелательность ко мне станет обоснованной – и любая информация от него приобретет доказательность. Вот такую я предлагаю игру.
Я молчал. Я вспомнил, что Гамов спрашивал, ревнив ли я, задолго до того, как стал важной политической фигурой – загодя прикидывал, как станет действовать, когда будет диктатором. И ни о каком Войтюке мы тогда не знали! Я почувствовал себя бессильным против него. Игра расписана неотвергаемо, роли розданы – и властный кивок режиссера приказывает выходить на сцену!
Елена коснулась моей руки.
– Андрей, что скажешь?
Я сделал усилие, чтобы говорить спокойно.
– По-моему, игра стоит свеч.
Гамов радостно сказал:
– Вот и отлично! Разыгрываем треугольник, на первый взгляд – классический, но совершенно нетрадиционный по сути.
Он снова хвалил свои неклассические методы борьбы! А я вдруг ощутил, что он проигрывает. Он хотел, чтобы я разыграл недоброжелательство, на деле оставаясь преданным ему и служа его воле. И преданность, и служение сохранялись – тут он не ошибся. Но в моем отношении к нему появилось что-то новое. Какая-то внутренняя холодность – первый признак реального, а не выдуманного недоброжелательства.
У Елены блестели глаза: она уже входила в свою новую роль политической актрисы.
7
К чести Омара Исиро, ни стерео, ни газеты не приукрашивали военного положения. На уличных стереоэкранах Забона ежечасно вспыхивали цветные схемы расположения наших и вражеских войск. Мы втроем – Пеано, Прищепа и я – помчались с вокзала в штаб обороны. Я остановил машину у газетного киоска, купил «Трибуну». Лохматоголовый лидер оптиматов Константин Фагуста воспользовался нашими неудачами на фронте для очередного удара по Гамову. Неистовый редактор «Трибуны» крупными буквами извещал в заголовке собственной статьи: «И одного бумажного калона не стоит наша разведка». И доказывал, что только дураки или предатели могли проглядеть, что неприятель сосредотачивал свои силы на северном фланге.
Я передал газету Прищепе, потом ее прочитал Пеано. Главнокомандующий, как всегда, мило улыбался. У Прищепы зло сверкали глаза. Он ненавидел Фагусту. Он и раньше говорил мне, что не понимает, почему Гамов покровительствует этому истерику.
– В народе – тревога, тревогу Фагуста отразил, – заметил я. – Этого у него не отнять – острого ощущения наших провалов. Но откуда он берет информацию, Павел?
– Каждый день – от Исиро. После особо скандальных статей его вызывает Гамов. Но Фагуста – единственный человек, на которого Гамов влияет мало – и пока мирится с этим. – И Прищепа добавил
