и новенькими, как из магазина, саночками! С тех пор и приклеилось к нему «Саныч» да «Саныч» – «Саночник» значит. Он тогда при кабаке больше чем на полгода застрял, работал по хозяйству… Приходил в себя, пока его в Бункер прежний наш хозяин Варёный не забрал. Полковник-то оказался тем ещё мужиком! Хозяйственный и дальновидный. Восстановился, окреп, встал на ноги и полноценным деловым стал. Половину того, что ты здесь видишь, благодаря ему обустроено: и свет везде теперь есть, и туалеты вот, и вода горячая, и канализация, да и большинство кладовых… Больших трудов это и ему, и нам стоило. Варёный его за себя в последнее время оставлял, когда на Большуху уходил. Ну а когда совсем сгинул, естественно, Саныч за главного стал. Хотя были тут и другие претенденты. Лопоухий, например, – ты его уже видел. Он теперь за Саныча остаётся. А ещё Рыжий. Тот у нас в основном старшим по ходкам в Зоне. Грамотный мужик, но говнистый и слишком нервный. Ты с ним поосторожней! Он в горячке, когда его в «Ста рентгенах» сильно завели, двух сталкеров голыми руками на Арене удавил! Посчитал, видно, что сильно напрашивались. Дружки тех сталкеров за ним должок записали. Так что теперь Рыжий, когда по Зоне ходит, в два раза чаще оглядывается…
– Ну а ты, Дед? Каким ветром тебя сюда?
– Ты знаешь, здесь не любят расспросов про личное. Если посчитают нужным, сами о себе рассказывают. Но тебе расскажу. Я на Большухе работал на военном заводе, инженером в отделе. Неплохо получал. Родители квартиру однокомнатную подарили. Две сестрёнки ещё у меня замужем там были. Старший зять бизнесом занимался, грузоперевозками, и я с ним в доле был. Доход неплохой, но где-то мы местному крутышу дорогу перешли. Бизнес сначала у нас отобрали, а когда мы судиться с ними начали, порешили они зятя вместе с моей сестрёнкой! И детей их малолетних не пожалели – «несчастный случай» устроили. У меня тогда с горя будто замкнуло что-то… Помыкался я по адвокатам да по полициям, понял, что защиты и справедливости не дождусь, нашёл того крутыша да и положил вместе с тремя его корешами со ствола! А другие их подельники на меня охоту объявили. У них, оказывается, в полиции много подвязок было. Слышал, что живым брать меня не собирались. А я сюда рванул. Уже третий год здесь. Деньжат поднакоплю-ю-ю… Ксиву стоящую себе выправлю да где-нибудь в Киеве или в Минске осяду. Буду путешествовать. Жить, как другие, на Западе не хочу. Не нравится мне тамошний народ и культура. Педики все они там!
– А мы с отцом жили на Западе, в Германии, – возразил Француз, – в начале девяностых. Сначала в Хемнице, а потом в Потсдаме. У меня там брательник младший родился, Генка. Но мне вот, например, ихний народ понравился больше нашего. Гораздо приветливее и добрее.
– Ну-у, не знаю, не знаю, – пожал плечами Дед. – В Германии не был, не скажу.
Француз, видя расположение к себе Деда, задал ему ещё один, давно мучивший его вопрос:
– Дём, слушай, а что это за хрень желеобразная тогда мне на голову ночью залезла, вроде шлема, там, в хате, на берегу у Периметра, где вы меня от
